— Черт смолоду в болоте сидит и — ничего!

Вторая кочка, оказавшаяся головой женщины с таким страннымименем, стала медленно отодвигаться. Олег наблюдал одобрительно.

— Чутье есть. Там дальше сухо. Верст через двадцать.

— Сэр калика, — простонал Томас, — а поближене можешь сделать?

— Я ж не бог.

— А жаль, — простонал замучено рыцарь, его тянулона дно так, будто на нем, кроме доспехов, была еще жена, ее мать и вся ееродня. — Ты хоть и богопротивный язычник...

Олег молча шел через темную воду. Ощущение было таким, будтопродавливался через теплое масло, вода, если не считать мути, что они подняли,выглядела на удивление чистой. Он зачерпнул в горсти воду, подул. Томас смотрелподозрительно, а когда калика плеснул себе в лицо и засиял, как очищенноеяичко, чертыхнулся, перекрестился благочестиво, хотел было идти дальше, ноуловил краем глаза движения спасенной женщины. Она даже опустилась с головой,видны были частые движения рук под водой, а когда поднялась, Томас ахнул иостановился.

Разводы сажи и копоти исчезли, лицо женщины сияло молодостьюи чистотой. Серые седые волосы обрели цвет спелой пшеницы. Томас поспешилсказать себе так, чтобы не сравнить с расплавленным золотом, которогопростолюдины не знают. Теперь он видел, что ее морщины, как и серая кожа, былитолько разводами грязи и копоти.

— Ладно, — сказал он с недоверием, — эта колдовскаявода не для христианских душ... Сэр калика, а что насчет ковра?

— А ты сможешь им пользоваться, ежели достанешь?

— Да нет, вернуть бы хозяину... Вещь ценная.

— Или продать по дороге, — сказал Олег ему втон, — ибо идем в другую сторону... Ишь, как в тебе живетграбитель-крестоносец! Сможешь достать, ищи. Только и нести тебе.

Томас безропотно двинулся вслед за Олегом. По шлему легонькостукнуло. Он машинально поднял руку, ощутил слабый толчок. В стороне плеснуло,храбрая жаба поплыла хвастаться своим подвигом.

Олег украдкой наблюдал за рыцарем. Крепкий и отважный, онобладал, оказывается, и редкостной силой духа. Другой бы уже расплакался,проклинал бы всех и вся, от чаши бы отказался — и без того труден обратный путькрестоносца на родину, а этот прет еще и кучу железа, как еще коня не умудрилсязатащить на ковер! Правда, конь уже запалился в скачке, такой для боянепригоден, только на работах в селе... И совершенно чужую бабу спас, рискуя ижизнью, и чашей, и Крижаной. Неужто в мир наконец-то проходят другие ценности,которые он так долго готовил?

— А где мы оставим женщину? — спросил Томас.

Калика равнодушно пожал плечами.

— Лучше всего здесь.

— В болоте?

— А что? И в болоте люди живут.

Томас огляделся.

— Люди? Не вижу людей. Нет, сэр калика, в болоте как-тонехорошо. Утопнет, так это будет на моей христианской совести. Тебе что, тыязычник. Ты можешь сказать даже, что жертвуешь болотным богам...

— Это мысль, — оживился калика. — Боги сразупомогли бы выбраться. Как ты находишь?

Томас оглянулся на женщину. Она шла за ними шаг в шаг,тонкое платье облепило сильную развитую фигуру. Глаза ее были грозово-лиловыми.Томас заколебался.

— Сэр калика... Я понимаю, в трудных условиях надо идтина компромиссы... Но ты уверен, что болотные боги такую возьмут?

— Сэр Томас, да они все такие же, как она, —грязные и страшные. А она достаточно молода, здорова. И все зубы целы. Как тыдумаешь?

— Не знаю, не проверял. Меня она только исцарапала.

— Я бы все-таки отдал. И нам хорошо без обузы, и богидовольны...

— Демоны, — поправил Томас строго. — Бог естьодин, остальные — демоны. Ежели демоны ее возьмут, а нас мигом доставят наберег... да не в топь какую, а на сухое, да чтоб еще там и пара коней ждала...

— Со всадниками, чьи копья упрутся нам в глотки, покабудем вылезать на берег? Нет, лучше уж просто на берег.

Женщина, которая шла дотоле молча, внезапно подала голос:

— Ежели доставите меня к моему жениху, он заплатит вамзолотом.

Томас оглянулся.

— Золотом? А твой жених хоть знает, что это?

Ее глаза были строгими.

— Он знает. И давно меня ждет.

— Кто он? — спросил Томас. — И где это?

— Он живет в северных землях. Тебе все равно их необойти, если идешь в Британию. Придется идти через его земли. А владения еготаковы, что за три дня не объедешь!

— Понимаю, — сказал Томас сочувствующе. — Мнетоже однажды пытались всучить такую же клячу.

Он внимательно посмотрел в лицо калики. Тот удивленно качалголовой, рассматривал Ярославу с новым интересом.

— Сер калика... Кто ее жених?

— Знатный человек.

— Боярин? Князь?

— Нет, — медленно ответил калика. — Но черезего руки золота прошло больше, чем было у киевского князя.

— Он ростовщик? Купец?

— И купец тоже.

Томас смотрел ошарашено, потом кивнул, понимая.Странствующие рыцари тоже приторговывали, когда натыкались на богатства, равныекоролевским. Надо было одолеть лишь великана или дракона, а то и разогнатьлютых разбойников, наводящих ужас даже на королей. Бывали сокровища у магов,колдунов, рассказывали даже о Гамейне, одолевшем чудовищного паука, у того зачем-тов норе были сундуки с золотыми монетами Александра Македонского.

Калика сказал сокрушенно:

— Вот так всю жизнь. Только придешь к какому-то ясномуи справедливому решению, как судьба предлагает мучительный выбор. Решай ты, сэрТомас!

Рыцарь задумался. Он возвращался из Святой Земли беднее, чемушел туда. Это он знает, что война была за Гроб Господень, но соседи будутнасмехаться над его бедностью. Если вернулся без богатой добычи, то с их замковон выглядит побежденным. Честно говоря, его самого нередко посещала эта мысль.Ведь чем громче заявляешь, что тебя не интересует мнение соседей, тем больше отнего зависишь, тем больше прислушиваешься. И если бы вернуться с тугим кошелем,а лучше с двумя, то и спина будет прямее, и взгляд тверже. А злые языки недруговвтянет в задницы, где им и надлежит пребывать.

Калика подмигнул.

— Трудная задачка?

— Да почему трудная? — оскорбился Томас. —Рыцари издавна спасали прекрасных дам и отвозили на крупе своего коня ихизбранникам... а если те не принимали, то родителям.

— И часто не принимали?

Томас пожал плечами.

— Это зависит, сколь дорога длинная. Да где едут: черезлес ли, через поле... Эта женщина хоть и не прекрасная дама, но за нее даютвыкуп... А выкуп для рыцаря — привычное дело.