Он вытащил из сундука каменную подставку, высек искру и тонкий фитиль зажегся огоньком.

— Ну вот, стало светлее… так, угощение нужно состряпать. Племянница моя, которая следит тут за хозяйством, ушла на праздник, так что не смейся над тем, что ты увидишь…

Он сделал легкое движение рукой и прямо перед ними появилось натянутое полотнище. Края его свободно свисали по сторонам, будто под ним и в самом деле была крышка стола. Арис удержался от желания проверить, прикоснувшись рукой, но мазнул взглядом, убеждаясь — да, под натянутым полотном к полу не уходило ни одной ножки.

Между тем, поверхность начала наполняться всевозможной едой в глиняной посуде. Звякая, возникали тарелки, кружки.

— Я слабо владею домовитой волшбой, — сказал старик, пристраивая посреди всего этого каменную чашу с фитильком, — Поэтому прошу — будь внимателен и пробуй аккуратно. Отравы нет, но то, что выглядит как яблочный хлеб может оказаться… кхм… похоже на кислицу.

Арис некоторое время разглядывал посуду, затем вздохнул и сказал:

— Охранитель Ондрат…

— Зови меня дядька Ондрат, если можешь, — прервал его старик. — Мне так привычней.

— Хорошо, — кивнул Арис. — Вы оказали мне много чести. Я скажу прямо — сегодня праздник и ваши люди наверняка ждут вас.

— Мои люди имеют семьи и поддержку. У них есть любовь родных и опора. Ты же потерял всех близких ради нас. Потому и хочу, чтоб ты назвал меня дядькой, чтоб знал ты: более не останешься один.

Как хорошо, что в комнате темно и старик не видит как изменилось его лицо! Слова старика попали в самое сердце! Арис хотел бы найти слова, поблагодарить, но не мог вымолвить и слова. Он взял кружку и отпил немного, а затем сказал:

— Недавно вы спросили меня отчего я не в шатре. Скажу вам честно, я дурно поступил. С той девушкой, Унау, что пришла со мной. И не хочу поступить честно, взяв ее в жены, хоть и должен. Ее дед был шаманом, он погиб спасая меня и Лару. Унау и сама защищала Лару и помогала мне. Она так много сделала, её добру нет числа. Ее дед просил меня только об одном — взять Унау с собой на юг и устроить ее судьбу. Но вместо этого я обесчестил её и теперь не хочу исправить свой поступок.

— Властью Леса и Сердца я мог бы поженить вас, но ты ведь сказал, что не хочешь этого? — осторожно сказал старик.

— Да. Я не хочу ее видеть своей женой, — сказал Арис тихо. — Я и ее не хотел, но потом… она сказала, что умрет, если я не коснусь ее и… всякие другие вещи, я увидел ее тело и будто обезумел! Я только говорил, что не хочу этого, но не оттолкнул ее.

— Бедный Арис! — прошелестел голос старика. — Ты во всем винишь себя. Но ведь ты сказал, что не хочешь ее, а она все равно предлагала себя? Она сказала, что не будет требовать чего-то кроме танца ваших тел и что ваши души так и будут жить отдельно друг от друга, верно? И ты поверил ей, но теперь понял, что она тебя обманула, но все равно ты винишь себя в том, что не оттолкнул ее, хотя… кто смог бы оттолкнуть ее — такую молодую, красивую, предлагающую так много сразу…

— Но я должен был! — воскликнул Арис.

— Но почему? — в темноте он слышал, что старик улыбается. — Она хотела тебя и она тебя получила. Женщины тоже могут хотеть мужчин и получать от любви удовольствие. Ты исполнил ее желание.

— Если она понесет… я не хотел первенца, зачатого на камнях переката!

— Об этом забудь, — сказал старик твердо, — Я сделаю для нее отвар и ничего не будет.

Арис молчал. Старик налил из высокого кувшина темной жидкости в кружки и подняв одну, другую протянул Арису. Они выпили терпкого вина и старик сказал:

— У нас, лесного народа, другие нравы. Мы позволяем мужчинам и женщинам любить друг друга, если им этого хочется. Это проще для нас потому, что у нас есть отвар, который делает любовь безопасной. Я не могу осуждать тебя потому, что в нашем народе не считается ужасным, когда мужчина и женщина любят друг друга, если только они не связаны с кем-то еще. Этого мы не одобряем, но ведь и ты и та девушка свободны.

Они отпили ещё понемногу и старик заговорил снова:

— Ты можешь оставить ее у нас. Мы найдем ей хорошего мужа, я дам все, что нужно и буду следить, чтобы ей хорошо жилось.

— Вряд ли она захочет, — он вспомнил, что Унау говорила час назад и усмехнулся.

— Она может изменить мнение, когда узнает наши обычаи получше. Беда с ней в том, что она все время сидит в шатре и не выходит. Мы звали ее на праздник, но она отказывалась. Сперва я решил, что это ты велел ей, а потом Снежич признался мне, какая у вас сперва вышла непонятность и я решил оставить ее в покое до твоего прибытия.

— Она напугана и еще она ревнует, — сказал нехотя Арис.

— Ревнует, — понимающе усмехнулся старик.

— Она слышала, что девушки в вашем краю более свободны и… она злится. Говорит дурные слова Я легко впадаю в гнев, а она, чуть что, в слёзы… я готов защищать её всегда! Но защищаться от неё не желаю! Она мой человек, но повлиять на её разум я не в силах. Все было ужасно сегодня, когда я пришел в шатер. Она решила, что должна вести себя как моя жена и не понимала моих слов. А затем я кричал на нее и она плакала. Потом я ушел. Не хочу привыкать к такой жизни. Будто Мауро с Ардой — драки и ссоры. Я не хочу идти обратно, видеть ее не хочу!

— Арис, — перебил его старик, — мы все это решим. Забудь об этой горести, позволь мне все устроить! Унау успокоится. А завтра я попробую ее немного задобрить. Хоть эту ношу мы с тебя снимем.

Арис только вздохнул, не позволяя себе надеяться, что охранитель в самом деле сможет помочь. Старик вдруг резко встал:

— Пора мне!