субалтерн-офицеры были лишены даже этого транспорта и имели в своем распоряжении одну вьючную и одну верховую лошадь.

В условиях походной жизни, когда слободы были покинуты, а дома обывателей или не давали возможности разместить большое войско, или просто не было приказа прибегнуть к постою, для жилья устраивался лагерь. Уже в самый разгар Северной войны русская армия пользовалась четко сформулированными правилами по разбивке лагерей, и обязанность по их устройству возлагалась на обер-квартирмейстера. Например, в период боевых действий в Финляндии в 1712–1714 годах под его руководством вначале производились изучение, рекогносцировка местности от Петербурга до Выборга. Прибыв на место будущего лагеря, обер-квартирмейстер вначале выставлял для охраны пикет, под прикрытием которого приступал к разметке участка, где место для каждого полка, его размеры обусловливались размерами и характером ландшафта выбранного для лагеря района. Вначале намечалась линия по разбивке палаток рядового состава, затем поручиков и подпоручиков, в пяти шагах от которых должны были быть поставлены палатки штаб-офицеров. В двадцати шагах от последних обер-квартирмейстер не забывал предусмотреть место для офицерского обоза и поодаль, в десяти шагах от него, — для солдатского. Полк мог располагаться в одну, две и даже три линии, но всегда фронтом в сторону неприятеля.

Разметив место для лагеря, обер-квартирмейстер высылал навстречу подходившим войскам своих помощников — фурьеров или ротных квартирмейстеров, которые и приводили полк на подготовленное место, где точно указывали каждой части намеченный для нее участок. А потом уже начинал оборудоваться лагерь «добрым порядком» под руководством полковых квартирмейстеров.

Основным типом жилища для рядовых и офицеров в лагере являлась палатка, которая изготовлялась из полотна разного качества: толстого, тонкого, парусного. На «дело» походной палатки в 1711 году покупалось 150 аршин полотна, специальной тесьмой тщательно заделывались швы. А шились палатки ремесленниками-шатерниками из полотна русской работы, о качестве которого сохранилось свидетельство иностранного мастера парусных полотен Люберса, говорившего, что «матросы в Преображенском на халщовном дворе парусное полотно ткут против образцового заморского полотна, а лучших того за морем и ему, мастеру, ткать невозможно». Жили в палатке в среднем шесть человек, но так называемые «больнишные» палатки, постоянно возившиеся в полковом обозе, шили более просторными.

Как ни добротно было полотно русских палаток, однако теплым этот вид жилья нельзя было считать. В погожее, теплое время спасаться в ней от зноя, от дождя, от мягкой ночной прохлады можно было, но российские весны, осенняя пора или даже легкая непогода делали полотно плохой защитой. В 1758 году Ростовский гренадерский полк, вынужденный жить в лагере еще и в октябре, решил утеплить свои жилища следующим образом: палатки оплетались соломой, и делались маты, должно быть тоже из соломы, служившие солдатам подстилкой.

А вот еще один способ утепления палаток, свидетельствующий о том, как сильно развита в человеке способность находить средства для улучшения бытовых условий даже и тогда, когда обстановка практически свела эти средства к минимуму. «Что касается до холода, — пишет А. Т. Болотов, — претерпеваемого в нашей палатке, то кампанион наш нашел средство от оного и себя и меня сохранить. Он, приехав прежде в занятой лагерь, велел поставить наперед мою, а потом сверх моей свою капитанскую палатку и, нажегши жаровню полну жару, внес под внутреннюю палатку и через то так ее согрел, что я, приехав из походу, иззябши в прах, вошел в нее, как в сущий рай».

Уже во время Северной войны не забыли военные законодатели и о «харчевниках», торговавших разным пищевым и промышленным товаром. Они сопровождали армию в походе, а в лагере им отводились особые места, при обозе, чтобы они своим присутствием не нарушали лагерного порядка.

Уставные положения позднейшего времени в целом сохранили старый порядок. Его не могло нарушить стремление ротных командиров украсить, выделить свои линии-улицы. Для этого применялся и мелкий песок, которым посыпались дорожки, и дерн, служивший материалом для выкладывания разных фигур. Но особое внимание уделялось в лагере его чистоте. Кухни устраивались в стороне, чтобы отбросами не засорялись линии, скотину разрешалось бить лишь в строго установленных местах. По Уставу 1716 года ямы для отхожих мест разрешалось располагать не ближе двухсот шагов от лагеря, загребая старые и вырывая новые ямы через каждые 3–4 дня. В 1763 году устав уже рекомендует обсаживать нужники хворостом, а солдатам запрещается ходить в иные, кроме нужников, места, за чем внимательно смотрели часовые. Ямы рекомендуется теперь закапывать через каждые два дня. Не обошел вниманием столь важную проблему, как санитарно-гигиеническое состояние лагеря, и устав Павла I, в котором, правда, количество нужников пехотного полка ограничивалось тремя, а в лагере гусарского полка предлагали устраивать их почему-то в два раза больше — шесть.

Описанный выше лагерь, несмотря на некоторые рационализаторские хитрости вроде оплетенных соломой или поставленных одна на другую палаток, все-таки соответствовал уставному стандарту, но, случалось, лагерь полковой уже совершенно не походил на тот, что рекомендовался уставом. Вновь обратимся к столь ценному для нас источнику — запискам А. Т. Болотова: «…в палатках целое лето жить было несколько жутко и скучновато, и второе наше попечение было, чтобы как-нибудь обострожиться. Всякий офицер, который сколько-нибудь был в достатке, старался сгородить себе какую-нибудь избушку, а солдаты начали копать и делать себе землянки. Итак, не успело и нескольких недель пройтить, как позади полку явилась вдруг уже изрядная деревенька». Вот еще один пример того, как уставные приемы обеспечения людей насущно необходимыми вещами могут находиться с реальным положением дел в несминаемых, параллельных плоскостях. Законодатель позаимствовал в чужих краях метод испомещения солдат в течение длительного периода «от травы до травы» в палаточных лагерях, а те, кто вынужден жить в них, не желая мерзнуть, «острожатся», строят избы и роют землянки. А положение устава «работает», должно быть, лишь в более или менее короткое время походных остановок.

Но может быть, А. Т. Болотов привел в пример случай частный, нехарактерный? Опишем еще один лагерь, который устроен был близ Красной Горки, на южном берегу Финского залива. Шел 1741 год, началась война России со Швецией, под Красной Горкой расположились войска командующего Ингерманландским корпусом принца Гессен-Гомбургского. В лагере размещались несколько пехотных и кавалерийских полков, и поселение это, называемое в документах лагерем, ничуть не напоминало уставной палаточный лагерь. Вот какие постройки имел там, к примеру, Копорский полк: «Перед фрунтом: при знаменном карауле изб с печьми — 2, перемид — 18, буток — 12, полковая канцелярия — 1, изб и землянок штаб-офицерских — 24, обер-офицерских — 17, унтер-офицерских и солдатских изб с печьми — 93 и землянок — 20, в линиях же землянок обрубленных солдатских