домики, построенные в несколько ярусов. Особого порядка или плана расположения здесь также не наблюдалось, но в отличие от торговой части стадиона, на Буграх было просторнее. И чище. Никакой толпы — пока я шел, встретил не более двух-трех человек, шедших по своим делам и не обративших на меня внимания; никакого мусора или собранных в кучу предметов на дощатом полу, выполняющем роль тротуара. Каждый домик, хоть и был небольшого размера, все же являлся гораздо больше тех лачуг, где ютились продавцы с семьями. Большинство окон открыты, на подоконниках стоят цветы, слышится тихая музыка. Никто не орет, не ругается или плачет, и как будто сюда не долетает шум Рынка. Я шел и наслаждался идиллией, начиная понимать, почему берется такая высокая плата за возможность проживать тут.

Максим Максимович жил на последнем ярусе, под самым куполом стадиона, и отсюда открывался шикарный вид на весь Рынок ресурсов, бурливший где-то там, внизу. А также последний ярус позволял построить дома в несколько этажей, чаще в два, чем жильцы не преминули воспользоваться. Не имея возможности расширяться в стороны и увеличивать свою жилплощадь, они строились вверх, и каждый пристроенный этаж являлся отдельной комнатой. К одному такому дому в два этажа подвел меня скрипучий дощатый настил. В отличие от соседских этот дом не пытались как-либо приукрасить, зашить ярким пластиком или покрасить. Еще его выделяло множество солнечных панелей, ловивших скудный свет из полупрозрачного ажурного потолка стадиона. Эти панели были везде — крыше, стенах, маленькой открытой верандочке справа от крыльца. Относительно земли этот ярус Бугров располагался достаточно высоко, где-то на уровне четвертого-пятого этажа, и плотность тумана над крышей была значительно ниже, чем внизу, что позволяло солнечному свету пробиваться сквозь желтую отраву и попадать в фасеточные ловушки.

Я поднялся на крохотное крыльцо в две ступеньки, постучал и стал ждать. А ждать пришлось долго. Можно было подумать, что хозяев нет дома, но лязг металла, слышимый сквозь хлипкую деревянную дверь, говорил об обратном. Наконец, шум стих, послышались быстрые шаги и дверь отворил сам Максим Максимович. Я его сразу узнал по скудному описанию Макса. Да, сухой и невысокий, да, в очках, но явно моложе семидесяти. Я бы дал ему твердые пятьдесят-пятьдесят пять лет. Оружейник был одет в брюки, клетчатую рубашку с засученными рукавами и кожаный фартук. Пока я его рассматривал, он начал разговор первым:

— Здравствуйте, молодой человек. Вы, надо полагать, пришли с целью отремонтировать принадлежащее вам огнестрельное оружие, поскольку обычно ко мне приходят именно с такими просьбами. Но посмею огорчить вас — на данный момент я слишком занят исполнением предыдущих заданий, коих набралось у меня немалое количество. Если ваше дело терпит, приходите ко мне ориентировочно через две недели, скорее всего к тому времени я смогу разобраться с доброй половиной заказов и у меня появится время посмотреть ваш.

Наконец он замолчал и у меня появилась возможность заговорить:

— Максим Максимович? — не знаю, зачем я решил уточнить, ведь ясно было, что это он.

— Максимыч, молодой человек. — строго поправил меня оружейник. — Не «Максимович», а «Максимыч». Это важно, ведь именно так звали героя лермонтовского романа: Максим Макси-мыч. Можете считать это своего рода псевдонимом, моим вторым именем, хотя первое на него очень похоже. Но второе наиболее полно отражает мою внутреннюю натуру, близкую по духу к темпераменту вышеназванного персонажа.

Я смутно помнил сюжет романа, тем более его персонажей, но герой, на которого так хотел походить стоявший напротив меня человек, всегда ассоциировался у меня с не особо умным, но добродушным и человеколюбивым старичком, о чем я и поделился с оружейником, стараясь приладиться к его манере разговора:

— Насколько я припоминаю, персонаж не жаловал оружия.

Максим Максимыч бросил на меня быстрый взгляд, и, помедлив, ответил:

— Он был военный человек.

— Да, вы правы. Давненько я не брал в руки книжек. — быстро согласился я. Не хватало еще испортить о себе мнение в первые минуты знакомства. А пообщаться мне очень хотелось, поэтому я продолжил как можно миролюбивее:

— Мне о вас рассказал ваш тезка, бармен из бара «Под куполом». Очень хвалил ваши золотые руки. Я совсем не тороплюсь с ремонтом, но, если вам не сложно, просто посмотрите ружье и озвучьте примерную цену. Это займет пару минут.

Старик еще подумал, хотел было отказать, но все-таки махнул рукой, приглашая войти. Очутившись в комнате, я передал сверток с разобранной двустволкой в руки Максима Максимыча и начал с любопытством озираться. Мастерская была очень неплохо оснащена: разнообразные станки, верстак, набор ручного инструмента, даже небольшой горн в углу, и все это в идеальном порядке и чистоте. Разобранный автомат лежал на столе, в углу — шкаф с кучей небольших ящичков, очевидно, с запчастями, но больше никакого оружия, в том числе коллекции ружей, о которой говорил Макс, в комнате не было.

— Типичная ситуация. — услыхал я деловитый голос старика. — механизм изношен, имеется люфт в узлах, требуется основательная чистка всего. Достаточно редкий экземпляр ТОЗ-57, запчастей к нему не найти, только самодел.

— Вы возьметесь за ремонт, Максим Максимыч?

— Я пока не решил.

Этот ответ меня удивил, я обернулся и внимательно посмотрел на него:

— Мне это совсем не к спеху. Как сделаете. И в плане цены…

— Я вижу, что вам не к спеху. — усмехнулся оружейник. — Дело отнюдь не в этом. Когда я беру новый заказ, я стараюсь выполнить его качественно. А знаете ли три составляющие качественной работы? Это хорошие материалы и инструменты — раз. — старик начал загибать пальцы. — Любовь мастера к своему делу и его творческий подход — два. И есть еще одна очень важная деталь — принимая заказ, мастер должен знать его историю: прошлое, то есть причину, зачем понадобилась помощь мастера, и будущее, а именно — как будет использоваться его детище. Что касается этого ружья — как я понял, оно не ваше.

— Как вы догадались? — изумленно спросил я.

— Очень просто. Судя по вашему прикиду, амуниции, тому же арбалету за спиной, вы весьма аккуратный и практичный человек. Это очень заметно — я и сам такой. Но оружие, которое вы мне принесли, в очень плохом состоянии. Я бы сказал в состоянии, близком к критическому. Я даже не уверен, что смогу восстановить его работоспособность. И это не просто изношенность, это халатное отношение к механизму. Ваш арбалет блестит, ложе и тетива смазаны воском или похожим составом, хотя вы из него практически не стреляете. У вас на руке добротно выполненный колчан, а в вашу кожаную куртку вшиты пластины