– Плато в трех километрах на восток, – заметил Джон, – давай устроим перекур… – из тумана появились очки Меира, замыкавшего маленькую колонну. Полковник протер стекла:

– Запотевают, из-за дымки. Иван Иванович, – он усмехнулся, – прав. Мы поднялись до рассвета… – Меир вскинул голову, – правда, непонятно, когда случился рассвет… – ночной мороз спал. Волк снял перчатки:

– Ноль градусов, а то и больше. Откуда такие перепады температуры? Для середины зимы это странно, мы близко от полярного круга… – чиркнула спичка, в белесой дымке замерцал огонек сигареты:

– В день, когда погибла Констанца с семьей, на острова тоже наполз туман, – вспомнил Джон, – очевидцы говорили, что дальше пары футов ничего было не разобрать. Ветер исчез, море не штормило, но потом началась гроза… – ему послышались отдаленные раскаты грома. Он незаметно взглянул на кузена:

– Нет, все тихо. Надеюсь, такая погода простоит подольше. Туман нам очень на руку… – по упрямому выражению в голубых глазах, Джон понял, что переубеждать кузена бесполезно. Ранним утром, когда они с Меиром, пользуясь русским выражением, чаевничали, дверь сеней хлопнула. Опустившись на лавку, Волк подышал на руки:

– Я к заутрене ходил, – коротко улыбнулся он, – с Иваном Григорьевичем. Старик в часовне остался, а нам надо поговорить… – Джон отказался верить в дикую историю, как герцог назвал случившееся с покойной сестрой:

– Волк настаивает, что все так и было, – поправил себя Джон, – но это откровенная чушь. Смешно на пороге космического века верить утверждениям явно умалишенной женщины…

По словам Волка, девочка, родившаяся у покойной Тони, в сорок втором году в Куйбышеве, была его дочерью.

– Когда я услышал от Виллема о смерти ребенка, – Волк смотрел в угол кельи, – я подумал, что она могла оказаться… – Джон заставил себя говорить спокойно:

– Даже если это и так, то она умерла, как говорил Виллем… – герцогу все равно было неприятно думать о покойной Тони и Волке:

– Хотя Тони вышла замуж за Воронова, – напомнил себе Джон, – хватит. Максим не виноват, что Тони любила только Виллема, а остальными она, что называется, пользовалась… – кузен отпил горячего чая:

– Получается, что нет. У Ивана Григорьевича есть поручение ко мне, от матушки Матроны, да хранит Господь ее душу… – выходило, что племянницу Джона воспитывал его бывший агент:

– Мы угрожали Журавлеву избавиться от его дочери, – понял Джон, – но все ерунда. Эта Маша не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к Волку… – Иван Григорьевич рассказал кузену и о тайном крещении девушки. В разговоре с кузенами Максим вздохнул:

– Я видел малышку после войны, с генеральшей Журавлевой. Я перехватил их по дороге домой. Мне надо было узнать, где держат Виллема… – Волк подумал о белокурой девочке, на руках у Журавлевой:

– Она меня не испугалась. Я ей дал конфету, она улыбнулась… – Максим поморщился:

– Матушка велела мне видеть сердцем, предупредила, что мне придется выбрать. Я и выбрал, – он вздохнул, – выбрал Марту, а Маша осталась в СССР…

Недовольство герцога для Волка значения не имело:

– Я выполню свой долг, то есть выручу Рауля, как и обещал, – твердо сказал он Джону, – я провожу вас до скита, а сам займусь поисками Маши… – Иван Григорьевич Князев утверждал, что девушка приехала на Урал со студенческим лыжным походом:

– Он сказал, что ее надо спасти, – Максим нахмурился, – а когда я спросил, что угрожает Маше, он что-то пробормотал о сырой земле… – Волк подумал о семейном кольце, подаренном им Тони:

– Я считал, что змейка исчезла, а вот оно как обернулось… – Князев заверил его, что он узнает дочь именно по кольцу:

– Но и вообще она похожа на тебя, Максим Михайлович… – добавил старик, – ты не ошибешься. Сердцем надо видеть, а ты сие умеешь… – отшвырнув окурок, Волк повернулся к герцогу:

– Я верю Ивану Григорьевичу и покойной матушке, – просто сказал Максим, – она была святая, не такой человек, как все. Она бы не ввела меня в заблуждение. У моей девочки есть семья, два брата… – он подумал о Виллеме и младшем сыне:

– Парни обрадуются, что у них появилась сестра. Хорошо, что у нас будет девочка, пусть и взрослая, ровесница Густи… – герцог развел руками:

– Останавливать мы с Меиром тебя не можем, но помни, что ты отец, что у тебя семья… – Волк поскреб заросшие светлой бородой щеки:

– Маша тоже моя семья. И вообще, не то, чтобы я собирался спрашивать у тебя… – Меир оборвал их:

– Тише, наверху что-то задвигалось… – в дымке раздалось шуршание, захлопала крыльями птица. Черная тень метнулась над головами, из тумана выступила ближняя сосна. Волк сначала даже не понял, что это:

– Словно у него крылья за спиной… – вокруг дерева заледенели темные лужи, ветви были поломаны. Ствол испачкали потеки крови. Меир достал пистолет:

– Он мертв, – герцог сглотнул, – незачем стрелять… – полковник Горовиц отозвался:

– Вижу, что мертв. Никак иначе его оттуда не снять… – в утоптанном снегу валялись осколки какого-то прибора, – а нам надо разобраться, что случилось… – он аккуратно выстрелил, стараясь не задеть лица человека:

– Того, что было лицом, – поправил себя Меир, – кажется, здесь поработал медведь. Но медведь не подвесил бы труп на дереве… – застывшее тело шлепнулось на наст. Меир повел стволом оружия в сторону трупа:

– Это был не хищник. То есть не животное… – из зияющей раны, располосовавшей спину, торчали окровавленные ребра, – здесь оставил след человек, если можно так выразиться… – герцог помолчал:

– Никогда о таком не слышал. Похоже на… – Меир глубоко затянулся сигаретой:

– На предупреждение. Пошли, – велел полковник, – постараемся понять, кто он такой.

Осколки прибора оказались советской армейской рацией, хорошо известной всем троим. Джон сложил из головоломки что-то, напоминающее передатчик:

– Он не заработает, – герцог вскинул бровь, – однако непонятно, что здесь вообще делают военные… – Волк поворошил лыжной палкой разбросанное по снегу, залитое кровью, содержимое карманов погибшего человека. Неизвестный носил теплый тулуп, ватные брюки и юфтевые сапоги, с накладками для лыжных креплений:

– Вещи советские, однако документов на нем никаких нет, – заметил Максим, – только папиросы и спички… – папиросы оказались «Беломором». По изуродованному лицу ничего было не разобрать:

– Он не солдат, – сказал Волк, когда они стянули с трупа вставшую колом одежду, – по крайней мере, не регулярных войск. Он хорошо питался, даже по меркам СССР… – полковник Горовиц щегольнул выученным от кузена русским словечком:

– Вохра? Вокруг и по сей день лагерные владения… – натянув перчатки, Максим раздвинул изгрызенные лохмотья, оставшиеся от губ:

– И не вохра, у него отличные зубы. Он либо офицер из лагерной охраны, либо работник Комитета… – Волк поднялся:

– Он явно не гонялся здесь за беглыми зэка, он птица не того полета. Вохру не снабжают такими рациями, – Волк указал на осколки, – в общем, не нравится мне все это… – стянув ушанку, Меир почесал потные волосы:

– Самолеты-шпионы фотографировали новое строительство, к западу отсюда… – герцог кивнул:

– В Архангельской области. Судя по всему, Советы возводят площадку для баллистических ракет, или стартовый комплекс для запуска человека в космос… – Меир не имел дела с НАСА, национальной аэрокосмической службой США:

– Даллес пытался настоять, чтобы я работал с военными, – брезгливо подумал полковник, – но я сказал, что возьму на себя только связь с их аналитиками и обеспечение безопасности баз… – наткнувшись в документах на фамилию профессора Стругхольда, Меир едва подавил желание снять телефонную трубку, чтобы попросить о немедленной отставке:

– Мэтью его вывозил из Германии, как и фон Брауна, как и остальных ученых. Исии тоже, наверняка, привечали в США, где-нибудь в армейском медицинском институте. Может быть, именно он и подал идею испытаний новых наркотиков на умственно отсталых людях… – понимая, что он вряд ли увидит Исии, Меир все равно не хотел сталкиваться на совещаниях с бывшим нацистским врачом:

– Попади я в руки Стругхольда на войне, он бы отправил меня, еврея, в чан с ледяной водой, как делал в концлагерях Отто фон Рабе… –