Меир хорошо помнил, что случилось с экипажем экспериментального летательного аппарата, построенного покойной Констанцей:

– Туда посадили японцев, военнопленных и послали их на верную смерть. Не удивлюсь, если и русские сначала отправят на орбиту зэка, вслед за Белкой и Стрелкой… – он отвел взгляд от развороченной спины мертвеца, от темных кусков легких, вытащенных через рану. Закурив, Меир хмыкнул:

– Не слишком ли преждевременно говорить о полете человека в космос… – Джон уверенно отозвался:

– Осталось не больше двух-трех лет. Королев гениальный инженер. Он не успокоится, пока СССР не выиграет хотя бы эту гонку… – на этаже Х, на Набережной, они обсуждали возможность того, что кузина Констанца выжила в аварии:

– Ее тело не нашли, как не нашли тела Степана и маленькой Марты, – задумался Джон, – а Ник ничего не помнит. Он все лето провел в закрытом госпитале, бедное дитя, потом Марта забрала его домой… – герцог склонялся к тому, что кузина погибла:

– Пропажа тела ничего не значит, мы не отыскали тела половины пассажиров. Но я помню ее докладную о пребывании в СССР. Ее какое-то время держали под Ивделем, в ста километрах отсюда. Она упоминала о сильной магнитной аномалии в этом районе. Поэтому стрелка компаса и пляшет, словно сумасшедшая… – научные изыскания пока должны были подождать. Сгребая в кучу вещи неизвестного комитетчика, Волк, хмуро отозвался:

– До Архангельской области полтысячи километров, охране стройки здесь делать нечего. Нет, я чувствую, что псы явились по нашу душу, но как они узнали, о нашем появлении… – подобрав осколок рации, герцог швырнул кусок металла в кусты. На заледеневшие пятна крови посыпались крупные хлопья снега:

– Никак они узнать не могли, а что касается сгоревшего самолета, это был удар молнии, и больше ничего. Прискорбно, но нештатные ситуации случаются даже с отлично подготовленными миссиями… – у них не было времени долбить промороженную землю:

– Завалим его снегом, и надо двигаться, – распорядился герцог, – его могли убить беглые зэка. Рана на спине нанесена ножом с коротким лезвием, вроде охотничьего. Ребра сломаны сильным человеком, а что касается лица, это действительно мог быть медведь, шатун, как ты говоришь… – Волк покачал головой:

– Лицо обглодали, это правда, но если зэка убивали его на мясо… – Меир передернулся, – они бы его разделали, и унесли куски. Может быть, это местные шаманы, хотя я никогда о их не слышал… – забросав труп снегом, они встали на лыжи. Дымка рассеивалась, вдалеке показался туманный солнечный диск. Волк прислушался:

– Вроде ветер завывает. Опять стало холодать. Надо до ночи миновать плато, разбить лагерь в лесу… – ему не хотелось приближаться к семи скалам, но кратчайший путь на восток вел именно через плоскогорье. Волк оглянулся на груду снега:

– Джон прав, это зэка постарались. Может быть, военные исследуют магнитную аномалию. Офицер отстал, наткнулся на беглецов из лагеря. Те хотели его выпотрошить, но их что-то спугнуло. Что-то, или кто-то… – в лицо ударил резкий вихрь, колючий снег обжег щеки. Волк услышал вкрадчивый, нежный голос:

– Иди короткой дорогой, милый, не теряй времени. Я тебя жду, я люблю тебя… – он вспомнил пламя костра, на белом песке, усталый вздох Марты:

– Что бы вы не видели, чтобы вам не показывали, чем бы не соблазняли, помни, что это не от Бога… – холодные губы шепнули:

– Даже если и пойду долиной смертной тени, я не убоюсь зла…

Верхушки сосен гнулись, мотаясь под ветром, темные очертания вздымающихся ввысь скал окутала снежная пелена. Незаметно перекрестившись, Волк приказал: «Вперед».

Резные фигурки шахмат, слоновой кости и черного дерева, стояли на серебряной доске. Белых короля и королеву тоже снабдили серебряными венцами. Черные носили золотые короны, с россыпью мелких бриллиантов. Драгоценные камни светились в упряжи коней, в складках мантий царственных особ, в паланкинах на спинах слонов. По краям доски, словно охраняя поле, возвышались башни ладей. Длинные, красивые пальцы тронули среднюю пешку, солдата:

– Такие башни в Иерусалиме, милая… – она говорила мягким голосом, – ты вырастешь, поедешь в святую землю, в Израиль, увидишь Стену Плача, Старый Город… – она помолчала, – к той поре Иерусалим опять станет еврейским. Смотри, как ходит пешка… – Ирена не боялась. Она знала, что это сон:

– Я в детской, у Центрального Парка. Хаим в соседней комнате, мама в спальне, а Ева уехала в Балтимор на выходные… – старшая сестра, в последний год школы, приватным образом занималась с преподавателями в университете Джона Хопкинса:

– Она очень способная, ей хорошо дается биология и химия. Она станет врачом, как ее мать, как дедушка Хаим… – Ирена любила рассматривать семейные альбомы, фотографию бабушки Бет и дедушки Джошуа с президентом Линкольном. Хаим заявлял, что снимок отойдет в его владение:

– Меня тоже будут так звать, Странник, – настаивал мальчик, – как папу зовут Ягненком… – он добавлял:

– Кольцо мама отдаст Аарону для его невесты… – Хаим фыркал, – он, наверняка, женится в Израиле, там все рано женятся… – Ирена взглянула на бабушку, как она звала женщину. Алые губы улыбнулись, она покачала головой:

– Не сейчас. Он будет жить в Израиле… – пешка двинулась дальше, – но ты только навестишь страну. Твоя дорога лежит сюда, милая… – белый король блистал высоким венцом. Ирена повертела изящную черную королеву:

– У меня есть он… – пальчик коснулся черного короля, – зачем мне кто-то еще… – бабушка погладила ее по вороным кудрям. Серые глаза женщины заблестели:

– Он тебе поможет, милая. Он полюбит тебя, отдаст тебе все, но твоя стезя белый король… – Ирена, отломила кусочек печенья. Ей нравилась просторная гостиная бабушки, со старинной ханукией, с массивными, красного дерева шкафами, полными книг. Мраморный пол устилали немного выцветшие ковры. В квартире Горовицей лежали похожие:

– Это бабушка Бет привезла, из Святой Земли, – вспомнила девочка, – бабушка обещает, что я туда поеду, а белый король отправится за мной… – Ирена выпятила нежную губку:

– Но если она… – палец ткнулся в серебряный венец белой королевы, – если она мне помешает… – девочка вскинула серо-синие, большие глаза:

– Она далеко, – озабоченно сказала Ирена, – я пока так не умею, бабушка… – Ирена давно научилась управляться с теми, кто был близко от нее. Она помнила удивленный голос отца, в парке:

– Тебе не больно, милая… – девочке никогда не бывало больно:

– Мама меня кормила до того, как я была голодна, и меняла мне пеленки до того, как надо было… – Ирена хихикнула, – и сейчас мне тоже ничего не надо просить… – она не знала, что такое боль, огорчения, или слезы. Бабушка подвинула к ней фарфоровую чашку со сладким какао:

– Ты еще научишься, милая, обещаю. Но она… – рука коснулась белой королевы, – она пусть живет. Она должна мучиться… – в голосе послышалась улыбка, – тебе будет приятно, когда ей станет плохо… – женщина помолчала, – когда белый король поймет, что он любит не ее, а тебя, когда он навсегда покинет ее… – Ирена задумалась:

– Почему нельзя сделать так, чтобы он сразу меня полюбил… – девочка помешала какао, – вы ведь можете, бабушка… – она подперла острый подбородок ладонью:

– Могу, – согласилась женщина, – и ты тоже сможешь. Но, как сказано: «Вот, я расплавил тебя, но не как серебро, испытал тебя в горниле страдания»… – она вздохнула, – Господь будет испытывать тебя, милая, ради твоего блага, потому что мы, не такие, как все…

Ирена хмыкнула:

– Ева разговаривает с цветами… – девочка усмехнулась, – но я сильнее ее… – она хорошо это знала. Сестра умела снимать боль, к ней ласкались собаки и кошки, но Ирена относилась к такому с презрением:

– Ева не поднимется выше врача, но у меня другая дорога… – о дороге ей рассказывала бабушка, по ночам. Девочка привыкла к тихому голосу, к аромату свежих хал, имбирного печенья, к огонькам, трепещущим в ханукие. Бабушка зажигала с ней субботние свечи и проводила все праздники. Однажды Ирена спросила у нее о семье, бабушка повела рукой:

– Они живут в другом