Кроме того, он чувствовал исключительное удовлетворение (то есть удовольствие, радость, гордость) оттого, что гости матери бранили возмутительные и вопиющие (то есть ужасные и отвратительные) порядки, царящие в библиотеке Лимончелло.

– Это же нелепо! – заметил джентльмен в галстуке-бабочке. – Они бегают с библиотечными тележками! Расставляют книги по полкам! Такое впечатление, что эти дети хотят получить работу в библиотеке. Однако они слишком юны, а значит, с точки зрения закона работать не могут.

– Фу! – сказала миссис Тинкер. – Этот мистер Лимончелло удивительно неприятный человек! И эта его русская девица, доктор Зинфадельски, ничуть не лучше.

– Я утратила всякое представление о логике происходящего, – заметила миссис Брюстер. – Зачем библиотеке директор отдела голограмм?

– Потому что они там развели какой-то Диснейленд! – воскликнула миссис Тернер. – Да-да, Диснейленд!

– Значит, вы со мною согласны, – подвела итог мать Чарльза. – С этим надо что-то делать.

– Прошу прощения, но от лица всей молодежи Александриавилла я должен сказать, что крайне высоко ценю ту заботу, которую проявляют наиболее мудрые и уважаемые жители нашего города в стремлении защитить мои интересы, а равно интересы будущих поколений, – заметил Чарльз.

Чарльз знал: если хочешь, чтобы взрослые сделали, как тебе надо, лучший способ – подольститься.

– Спасибо, Чарльз, – сказала мама. – Роза, будьте любезны, запишите в протокол: мы, Лига обеспокоенных любителей библиотек, постановили, что обязаны всеми доступными нам способами получить контроль над новой публичной библиотекой Александриавилла и вырвать ее из рук опасного безумца Луиджи Лимончелло.

В дверь гостиной негромко постучали.

– Прошу извинить, – сказал Честертон, дворецкий. – Этот джентльмен требует, чтобы ему дали возможность принять участие в собрании.

– Это вы тут обеспокоенные любители библиотек? – бесцеремонно перебил его сухопарый старичок с острым носом, до того смирно стоявший за спиной у дворецкого. На старичке была ярко-голубая ветровка, а в руках он вертел бейсболку с эмблемой «Соек Торонто», всю в пятнах пота.

– Мы знакомы? – спросила мать Чарльза.

– Это вряд ли. Меня звать Пекельман. Вудро Дж. Пекельман.

– Вы из вашингтонских Пекельманов? – пискнула миссис Тилли.

– Нет, мэм. Я местный, из Александриавилла. В смысле, что вырос здесь, а потом выпорхнул из гнезда.

Чарльз сдавленно хихикнул, не в силах сдержаться. Уж больно мистер Пекельман походил на старую курицу.

– Я владелец мотеля «Голубая сойка», – пояснил мистер Пекельман.

– Ах, Олимпийская деревня! – сообразил Чарльз. – Вы – давно потерянный четвероюродный дедушка Эндрю Пекельмана, верно?

– Так точно.

– Простите мое любопытство, но что привело вас сюда, мистер Пекельштейн? – спросила мать Чарльза.

– Пекельман, мэм. Я крутить и вилять не буду. Мне не нравится, что у них там творится в этой их библиотеке, вот так-то.

– Нам тоже.

– Знаю. Я вас видел по телевизору. Я и сам раньше жил в Александриавилле, я ж говорил. Давно это было. Мы с Луиджи росли вместе. Я его знал еще ребенком, без этих его бешеных миллиардов. И вот что я вам скажу: Луиджи Л. Лимончелло и тогда был ничуть не лучше, чем сейчас, – такой же безответственный тип. В пятом классе он придумал игры на умножение и деление, «чтобы веселее было учить математику», представляете? Пффф! Математику! Нашел повод для веселья!

– Это все очень хорошо, мистер Пекельман, но…

– Я так понял, вы хотите вышвырнуть его из библиотеки, да?

Мать Чарльза сдержанно провела рукой по щеке.

– Возможно.

– Ну так я знаю, как это провернуть.

– В самом деле? И чего же вы хотите от нас за эту услугу?

– Да ничего особенного. Хочу, чтоб вы поговорили с той, ну, умной девицей из Мичигана. Высокая такая, играет за Средний Запад.

– С Марджори Мулдауэр?

– Да, мэм. Я ж к ним специально приглядывался, к этим книгочеям, они ко мне в мотель набились что сельди в бочку. Вот я и глядел, кто может мне помочь. Уже подкатывался кое к кому, но они и слушать не захотели. Но насчет этой мисс Мулдауэр я сердцем чую: уж она-то выслушает.

– Почему вы так думаете?

– Ей не по нраву все эти глупые игры, которые устроил в библиотеке Луиджи. Мне кажется, она хотела бы, чтобы библиотекой управляли люди ответственные.

– Право же, мистер Пекельман, почему вы думаете, что поговорить с девочкой от вашего имени следует нам?

– Потому, миссис Чилтингтон, что такую образованную и утонченную даму, как вы, она послушает. Есть у меня такое чувство, что вам надо только предложить ей карточку «Бесплатное обучение в колледже», и мисс Мулдауэр сделает для нас что угодно.

На второе утро в книгомобиле, который вез команду Кайла из Олимпийской деревни в библиотеку Лимончелло, стояла мертвая тишина.

В конце концов ее нарушила Акими:

– Интересно, в какую еще дурацкую игру мы сегодня проиграем?

– В обе, – пообещал Мигель. – И опять из-за меня.

Кайл тоже мучился дурными предчувствиями, но, будучи капитаном команды, решил, что товарищей надо взбодрить. Может, удастся убедить их, что не все еще потеряно.

– Спокойно, ребята, – сказал он. – Вот смотрите: если вы играете в «Сумасшедшую семейку» и в первые два броска кубика попадете на «Потек кран» или «Собачья лужа», вы что, бросите играть?

– Я – да, – отозвалась Акими. – Потому что это плохой знак.

– А я – нет, – сказала Сьерра. – Ходов-то еще много, до конца игры все может поменяться.

– Вот именно! – обрадовался Кайл. – И у нас еще целых десять ходов. Сейчас у Тихоокеанской команды и у Среднего Запада по одному очку. Нам нужно выиграть всего одну игру – и мы делим с ними первое место.

Мигель потер подбородок.

– Хм-м… Ну, если так посмотреть…

– Но пока-то мы делим с остальными последнее место, – возразила Акими.

– Да, но и все остальные – тоже, – объяснил Кайл. Книгомобиль как раз въезжал на стоянку перед библиотекой. – Ну так пойдем изменим расклад!

– Угу, – пробормотала Акими, на которую воодушевляющие разговоры никогда не действовали. – Изменим так изменим.

Со вчерашнего дня в Читальном зале под Куполом произошли небольшие изменения.

Два круга столов, что были ближе всех к центру, огородили канатом от зрителей. Зеваки толпились вокруг или поднимались на второй-третий этажи и глазели на происходящее с балконов. Тут и там виднелись камеры новостных каналов.