Зимой 1941 г. сохранялась управленческая неразбериха по поводу того, оставлять ли в живых евреев, годных к принудительному труду. Командиры на местах проводили разную политику: в Каунасе 26 сентября было убито 1608 мужчин, женщин и детей «больных или подозреваемых в заразности», за чем последовало 1845 убитых при «карательной операции» 4 октября и 9200 после нового отбора 29 октября. 30 октября глава немецкой гражданской администрации Слуцка (Белоруссия) заявил официальный протест генеральному комиссару Минска по поводу убийства городских евреев. «Мы просто не можем обойтись без еврейских ремесленников, – заявил он, – потому что они незаменимы для поддержания экономики… Все жизненно важные производства будут парализованы одним махом, если ликвидировать всех евреев».

По его словам, его жалобы были отметены командиром полицейского батальона, производившего убийства, которые выразил изумление и «объяснил, что он получил инструкции… сделать город свободным от евреев без исключения, как сделали в других городах. Чистки должны производиться по политическим мотивам, экономические факторы никогда не играли роли… Во время акции сам город представлял жуткое зрелище… Евреи, среди которых были и ремесленники, были подвергнуты жесточайшему обращению с ужасающим варварством. Казалось, что речь идет не об акции против евреев, а о целой революции»27. Все это, конечно, не подействовало на Гиммлера и его офицеров: 29–30 ноября за пределами города было расстреляно более 10 000 жителей рижского гетто и еще 20 000 две недели спустя. К декабрю большинство евреев в странах Балтии были мертвы; в убийствах с энтузиазмом участвовали тысячи коллаборационистов, нанятых немцами как «местные добровольческие отряды». До конца войны латыши, литовцы, эстонцы и украинцы играли важную роль в воплощении гиммлеровской программы уничтожения евреев – в конце концов, в помощь СС было завербовано более 300 000 тех самых людей, которые в противном случае могли бы служить в гитлеровской армии.

Вермахт оказывал полную поддержку операциям Гиммлера, хотя большинство убийств производил СС. 10 августа 1941 г. командующий Шестой армией Вальтер Рейхенау ссылался в приказе на «необходимые казни преступных, большевистских и, главным образом, еврейских элементов», которые должны произвести СС. 20 ноября Манштейн описывал евреев как «посредническое звено между врагом в нашем тылу и Красной армией». 30 июля Карл-Генрих Штюльпнагель из 17-й армии наказывал своим подразделениям не расстреливать гражданское население без разбора, а вместо этого сконцентрироваться на «евреях и коммунистах». Вермахт регулярно обеспечивал логистическую поддержку убийствам СС, а также выделял войска для охраны полей смерти. Зафиксировано много случаев, когда армейские части участвовали в расстрелах, несмотря на распоряжения высшего командования не допускать, чтобы солдаты пятнали этим свою честь. Деятельность советских партизан давала предлог для «операций по обеспечению безопасности» наподобие той, которая описывается в сохранившемся приказе командующего 707-й дивизией вермахта в Белоруссии. «Евреи, – пишет он 16 октября 1941 г., – являются единственной опорой для выживания партизан сейчас и в течение зимы. Поэтому мы должны осуществлять их бескомпромиссное истребление». Без активного содействия вермахта массовые убийства масштаба 1941−1942 гг. были бы невозможны. К концу 1941 г. более полумиллиона восточноевропейских евреев было в могиле.

Уничтожение европейского еврейства приобрело даже более высокую позицию в списке приоритетов нацистов: Гитлер убедил себя в том, что подписанная в августе 1941 г. Атлантическая хартия, а также намечающееся вступление Америки в войну стали результатом еврейского влияния в правительстве США. Это сделало еще более безотлагательной его решимость убить их единоверцев в Европе. В последующие месяцы и годы германский лидер пришел к мысли, что эта цель не менее важна, чем военная победа, и даже является условием последней. Всякие попытки найти рациональное зерно в нацистской стратегии, особенно начиная с 1941 г., разбиваются о стену подобной логики.

Петер Лонгерих28, один из авторитетных историков холокоста, убедительно доказал, что нацистская верхушка пришла к мысли осуществить «окончательное решение» через специальные лагеря смерти только в конце 1941 г.: «Руководство в центре и исполнители на местах взаимно подстрекали друг друга»29. Лишь в ноябре 1941 г. началось возведение первого лагеря смерти в Белжеце недалеко от Люблина. Лонгерих цитирует свидетельства того, что до самого конца года ключевые офицеры СС все еще обсуждали массовые депортации как лучшую альтернативу уничтожению и в основном были озабочены тем, как организовать и мобилизовать евреев для рабского труда. Той осенью была резко усилена антисемитская пропаганда на территории рейха, чтобы подготовить общественное мнение к депортации немецких евреев на Восток. Даже если разница между отправкой обреченных в пустыню, где, как ожидалось, они умрут от голода, и отравлением их газом в массовом порядке кажется незначительной, тем не менее она важна для понимания эволюции холокоста.

Когда преданность США делу союзников стала явной, Гитлер больше не видел причины сохранять жизнь евреев, оказавшихся в пределах его досягаемости. «Осенью 1941 г., – пишет Лонгерих, – нацистское руководство стало по всем фронтам вести войну именно как войну “против евреев”»30. Началось строительство газовых камер в Хелмно, Белжеце, Освенциме и других местах. Газвагены уже использовались для убийства душевнобольных пациентов в Германии и других частях нацистской империи. Гиммлер приветствовал более широкое применение подобной технологии, в немалой степени с целью избавить своих людей от психологической нагрузки массовых расстрелов. К осени 1941 г. с помощью газа «циклон Б» убивали отдельных узников в Освенциме и кое-где еще, однако на этом этапе большинство жертв не были евреями. Контингент уничтожаемых определялся по инициативе снизу – местными офицерами СС, а не ясной центральной директивой.

В середине октября 1941 г. начались массовые депортации евреев рейха, которых тысячами отправляли в Лодзь, Ригу, Каунас и Минск. Среди намеченных жертв было немало самоубийств, и в свете дальнейших событий трудно предположить, что избравшие этот путь поступили опрометчиво. Ганс Михаэлис был юристом на пенсии из Шарлоттенбурга. Непосредственно перед отправкой в лагерь он послал за своей племянницей. «Мария, – сказал он, – у меня осталось немного времени. Что мне делать? Поддаться ужасной участи или оборвать жизнь?» Его племянница написала: «Мы говорим. Мы рассматриваем обе возможности. Мы спрашиваем себя, что бы посоветовала… его покойная жена. Опять он хватается за часы». Потом он сказал: «У меня здесь осталось максимум 50 часов!.. Благодарение Господу, что моя Гертруда умерла своей смертью, до Гитлера. Что бы я отдал за такую же судьбу!.. Мария, как бежит время!» В конце концов, при расставании она сказала: «Дядя Ганс, Вы поймете, как поступить. Прощайте!»31 Ганс Михаэлис выпил яд.

Жительница Берлина Хильда Майкле наблюдала вывоз городских евреев: «К своему прискорбию, я должна сказать, что многие люди стояли в дверях, выражая удовольствие при виде жалкой колонны. “Посмотри на этих нахальных евреев! – закричал кто-то. – Сейчас они смеются, но пришел их последний час”»32. Жертвам разрешили взять с собой по 50 кг багажа. Все ценности у них отобрали на станции отправления, где произвели личный обыск и потребовали плату за проезд. Кладь сложили в багажные вагоны, и хозяева ее никогда больше не видели. Освободившееся жилье поступило в распоряжение местных властей, его отдали новым владельцам. Риторика Розенберга и Геббельса, подтверждающая факты депортации перед всем миром, была бескомпромиссной. На пресс-конференции в ноябре 1941 г. Розенберг заявил: «На Востоке все еще живет около 6 млн евреев, и этот вопрос может быть решен только биологическим истреблением всего европейского еврейства. Еврейский вопрос в Германии будет решен только тогда, когда последний еврей покинет немецкую территорию, а в Европе лишь тогда, когда на всем континенте до самого Урала не останется ни одного еврея».