Когда убийцы обрушивались на еврейские общины, многие верующие взывали о помощи к Всевышнему. Девятнадцатилетний дядя Эфраима Блайхмана был расстрелян польскими жандармами после того, как в его доме было найдено свежее мясо, а его двоюродная сестра Бруха была убита падальщиками, польстившимися на свежий хлеб. Юный Блайхман думал: «Если эта трагедия была Божьей волей, ничего нельзя поделать. Но моя семья… полагалась не на людей, а на Бога, что Он исправит ситуацию. Я не мог ни согласиться с их философией, ни поспорить с ней. Машина пропаганды и постоянные издевательства запугали нас до состояния апатии. [Они] чувствовали, что бессильны». Когда Эфраим услышал, что немецкая депортация неминуема, он убежал в лес, и выжил, скрываясь много месяцев. «Мы делили лес с совами, змеями, кабанами и оленями. Ветреными ночами ветви деревьев издавали странные звуки. В тени кустов мерещились злоумышленники, готовые наброситься на нас. Заслышав приближение животных, мы пугались, что это идут наши враги. Прошло много времени, прежде чем мы привыкли к ночам в лесу»55. К концу 1942 г. все советские евреи на территориях, контролируемых нацистами, были убиты. После этого, даже когда положение Германии на фронтах ухудшалось, темпы убийств росли. В 1943 г. состоялись массовые депортации из Греции и Болгарии. Восстание в Варшавском гетто в апреле того же года спровоцировало усиление преследований в Польше, Нидерландах, Бельгии, Франции, Хорватии и Словакии.

Сохранилось множество выдающихся свидетельств жертв холокоста, но одно из самых удивительных открылось миру только шестьдесят лет спустя после смерти автора. Ирен Немировски родилась в Киеве в 1903 г. в семье богатого банкира, который переехал от украинских гетто и погромов в большой особняк в Санкт-Петербурге. Единственный ребенок, она выросла в роскоши, регулярно путешествуя с семьей во Францию. Немировски сбежали от революции в 1917 г., претерпели немало страданий, прежде чем два года спустя сумели добраться до Парижа, где отец снова заработал себе состояние. Ирен писала с четырнадцатилетнего возраста. В 1927 г. она опубликовала свою первую новеллу; к началу войны Ирен занимала прочное место во французской литературе как автор девяти романов, в том числе одного экранизированного, была замужем и растила двух дочерей. В 1940 г., когда немцы оккупировали Париж, она уехала в деревню Исси-л’Эвек, департамент Соны и Луары, сняла там дом. В следующем году Ирен приступила к написанию трилогии о войне, сравнимой по эпическому размаху со знаменитым романом Льва Толстого. Она не питала иллюзий по поводу собственной участи, и в 1942 г. в отчаянии написала: «Пусть уж это закончится так или иначе!» Несмотря на обращение Немировски в католичество, спастись от развязанной нацистской охоты на ее единоплеменников Ирен не было суждено: 13 июля она была арестована французской полицией и депортирована в Освенцим, а 17 августа ее убили в Биркенау (Бжезинке). Вскоре погиб и ее муж.

Немировски успела завершить первые два тома своей замечательной работы. Ее дочери, которые скрывались и выжили, чудесным образом спасли ее рукописи, заполненные мельчайшим шрифтом: не хватало чернил и бумаги. Более полувека дочери не могли найти в себе силы прочитать то, что осталось им на память от матери. Затем одна из них, Дениз, кропотливо расшифровала рукопись с помощью увеличительного стекла и не без колебаний передала ее издателю. «Французская сюита» была опубликована во Франции в 2004 г. и стала мировой сенсацией. Первый том воссоздает жизнь Франции июня 1940 г., судьбу миллионов беженцев. Второй описывает отношения между немецким солдатом оккупационной армии и француженкой. Поразительно, как эта писательница-еврейка, сознавая свою обреченность, с пронзительным состраданием передает чувства и поведение тех, кто станет ее убийцами. Ее описание французского общества во время оккупации, его страданий, тихих проявлений мужества, а также предательств, составляет одно из самых замечательных литературных достояний войны. Холодный, взвешенный анализ уравновешивается горячим состраданием, явленным тогда, когда автор сама ожидала смерти и знала, что в ее гибели французы пособничают немцам. Теперь Немировски получила признание как один из самых замечательных свидетелей своего времени и трагедии своего народа.

Хотя огромное количество немцев прямо или косвенно соглашалось с убийством евреев, небольшая группка проявила огромное мужество, со смертельным риском для себя помогая гонимым. Молодой берлинский сапожник Август Коссман, коммунист, два года скрывал в своей квартирке Ирму Симон, ее мужа и сына. Мать подростка Эриха Ноймана, владелица кафе в Шарлоттенбурге, прятала молодого еврея, друга семьи, в течение пяти месяцев. Еврейский беженец Макс Кракауэр в конце войны составил список всех берлинцев, которые помогли ему в его долгой борьбе за жизнь, и вспомнил шестьдесят шесть имен. Мать Риты Книрш укрывала молодого человека по имени Соломон Штрайм, друга семьи, говоря своей дочери: «Рита, не говори об этом никому!.. Не могу же я просто выгнать этого затравленного человека»56. Такие мужественные люди спасали честь германской цивилизации.

В 1944 г., когда нацисты оккупировали Венгрию и Словакию, пришел черед большинства живших там евреев (их насчитали 750 000 человек) подниматься на борт поезда, чтобы погибнуть в последних массовых бойнях холокоста. После этого, по мере приближения победы союзников, шансы выживших на тот момент евреев увеличивались: больше людей были готовы пойти на риск и предоставить им укрытие. Но почти все из тех, кого Гитлер избрал приоритетной жертвой, были уже мертвы.

В ноябре 1943 г. Гитлер объявил генералам о своем стратегическом решении: Восточный фронт больше никаких подкреплений не получит. Новую стратегию он мотивировал тем, что на Востоке немецкая армия и так удерживает обширную буферную зону, отделяющую рейх от русских, а подкрепления нужны в Италии, где высадились и закрепились англо-американские войска, и во Франции, где они явно намерены вскоре высадиться. Но в то самое время, когда Гитлер собирался переключиться на угрозы со стороны западных союзников, 14 января 1944 г. русские возобновили наступление на севере. Разумной реакцией немцев стало бы стратегическое отступление, поскольку осада Ленинграда потеряла реальную значимость, но фюрер после недолгих колебаний вновь приказал войскам удерживать занятые позиции. «У Гитлера получалось мыслить статически, а не динамически, – печально констатировал немецкий офицер Рольф-Гельмут Шредер много лет спустя. – Если бы он не мешал генералам заниматься своим делом, многое могло бы сложиться совсем иначе»1. Русские прорвали немецкую оборону; 27 января Сталин официально заявил об освобождении Ленинграда. Гитлер отправил спасать положение своего фаворита генерала Моделя, но новый командующий за месяц отступил почти на 200 км, на заранее подготовленные позиции вдоль Невы и Чудско-Псковского бассейна. Наступившая весенняя распутица, как обычно, прервала все дальнейшие операции.

Неоднократные атаки советских войск с января по март имели малый успех. Погода мешала обеим сторонам, но наступавшим русским она мешала больше. 11 февраля Жуков убедил Сталина разрешить еще одну попытку окружения немцев. На этот раз он рассчитывал отрезать шесть немецких дивизий на западном берегу Днепра, между двумя советскими укрепленными плацдармами. Этот маневр увенчался успехом и принес Коневу маршальские звезды, однако 17 февраля 30 000 немцев вырвались из окружения; вермахт вновь продемонстрировал, как яростно он способен сражаться в отчаянной ситуации.