Осенью 1942 г. польский подпольщик Ян Карский пробрался в Лондон после фантастической одиссеи через всю Европу, чтобы привезти свидетельство очевидца не только о страданиях своей страны, но и конкретно об условиях в еврейских гетто и о чрезвычайном, по его мнению, достижении – проникновении в нацистский лагерь смерти Белжец. Несмотря на то что его учтиво принимал польский премьер-министр в изгнании генерал Сикорский, министр иностранных дел Энтони Иден, а позже в Вашингтоне президент Рузвельт, Карский страдал от гнетущего осознания того, что ужасы, которые он описывал, каким-то образом теряли силу и масштаб в безопасных, неоккупированных союзнических столицах. «В Лондоне все эти вещи выглядели мелкими, – писал он. – Лондон был центром большого военного колеса, спицы которого были сделаны из миллиардов долларов, армад бомбардировщиков и кораблей и спотыкающихся армий, несущих большие потери. Потом опять-таки люди спрашивали, какие жертвы принесла Польша по сравнению с безмерным героизмом, жертвой и страданием русских людей? Кто такие поляки?.. Нам, полякам, не повезло в этой войне»46. Собственные лидеры отговаривали Карского от чрезмерного выпячивания гонений на евреев, чтобы это не ослабило силу его донесения о судьбе Польши в целом.

Артур Шлезингер, достаточно широко информированный благодаря своей работе в Управлении стратегических служб, писал о своей осведомленности по поводу судьбы европейских евреев в 1944 г.: «Большинство из нас все еще полагали, что идет увеличение преследований, а не совершенно новая варварская политика геноцида… Я не могу найти ни одного коллеги, который зафиксировал бы момент явного откровения об “окончательном решении”»47. Похожие слова находим у британского разведчика Ноэля Аннана: «Требовалось какое-то время… на то, чтобы до нас дошла чудовищность преступлений Германии против евреев. В разведке мы знали о газовых печах, но не о том масштабе, тщательности и бюрократической эффективности, с которыми разыскивались и уничтожались евреи. К концу войны никто, насколько я помню, не осознавал, что количество мертвых евреев исчисляется миллионами»48. Во всем архиве британской разведки за военный период не встречается ни одного упоминания – по крайней мере ни одного сохранившегося упоминания – о преследовании евреев или холокосте, скорее всего, потому, что секретным службам никогда не поручалось исследовать этот вопрос.

Вопреки большинству современных популярных мифов было бы технически весьма затруднительно бомбить транспортные артерии, ведшие к лагерям смерти, особенно в 1942 г., когда происходили наиболее массовые расправы. Лидеры союзников рассматривали донесения о муках евреев в контексте злодеяний, совершаемых по отношению к населению на оккупированных территориях по всей Европе. Американский дипломат Джордж Болл позднее написал: «Возможно, мы были настолько поглощены мыслями о грязных ужасах войны, что не придали должного значения такому невыразимому кошмару. Еще можно предположить, что идея массового истребления была настолько далека от традиционных понятий большинства американцев, что мы инстинктивно отказывались верить в нее». Многие европейцы и американцы, которых привели в ужас зверства немцев в Бельгии в 1914 г., после Первой мировой войны гневно заключили, что они попались на крючок пропаганды, потому что выяснилось, что убийства мирного населения были раздуты. В следующую мировую войну западные державы решительно настроились не позволить снова сбить себя с толку. Порядочности британцев и американцев делает честь, хоть в данном случае и сомнительную, что многие люди не хотели предположить в своих врагах такого варварства, которое впоследствии выяснилось. В 1944 г. Джордж Оруэлл написал: «“Зверства” теперь считаются синонимом “газетной утки”. Истории о немецких концлагерях это повесть о зверствах: следовательно, они – фальшивка, так рассуждал обычный человек»49. Опросы подтверждали, что большинство американцев продолжали считать немцев в основе своей приличными и мирными людьми, совращенными с пути истинного вождями. В мае 1945 г., когда кинохроники о концлагерях показали всему миру, 53,7 % американских респондентов сказали социологам, что, по их мнению, только малая часть немцев «по природе жестоки и бесчеловечны»50.

Ничто из вышесказанного ни в малейшей степени не уменьшает ответственности нацистов и немецкого народа за холокост. Но следует признать, что, даже когда стали доступными многочисленные свидетельства, союзнические народы медлили с реакцией на лагеря смерти. Хотя для спасения их заключенных можно было сделать немного, не больше, чем для миллионов советских узников, умерших в руках немцев, в документах союзников за этот период преобладает безразличие, которое не делает чести Британии или США. Хотя в англосаксонском обществе евреи и не преследовались, особой любви к ним тоже никто не испытывал. До 1945 г. сохранялось решительное официальное нежелание дать оценку их трагедии отдельно от участи других гитлеровских жертв и оккупированных европейских народов. Подобная бесчувственность представляется объяснимой, но справедливо тревожит потомков.

Зимой 1941/42 г. депортированных из Германии евреев по большей части расстреливали сразу по прибытии в пункт назначения на востоке, но эти убийства оставляли на усмотрение местных командиров СС: не было общего приказа, обязывающего сохранять узникам жизнь или сразу уничтожить. В конце ноября в дело эксцентрично вмешался лично Гиммлер, приказав временно прекратить убийства евреев рейха, в отличие от восточноевропейских евреев, хотя и этот запрет был в скором времени снят. В значительной степени региональная автономия и логистическое удобство – где-то нехватка жилья и продовольствия, где-то, наоборот, потребность в рабочих руках – все еще определяли, кого убьют, а кого оставят в живых. Но в течение всей зимы продолжались крупномасштабные убийства восточноевропейских евреев, особенно непригодных к труду. В Сербии тысячи евреев и цыган погибали в отместку за деятельность партизан: немецкие командиры на местах знали, что, отдавая этим людям приоритет в качестве жертв, они гарантированно зарабатывают себе очки в глазах Берлина.

Нацистскому руководству оставался только один шаг: приказать перейти от убийств по усмотрению местного начальства и локально к убийствам по непосредственному приказу сверху, чтобы обеспечить согласованную политику полного истребления. В речи 12 декабря 1941 г. после объявления войны США Гитлер четко выразил преданность делу уничтожения евреев, которые якобы и спровоцировали всемирный конфликт. Воплощение в жизнь программы геноцида было поручено заместителю руководителя СС Рейнхарду Гейдриху, которому позже Гитлер посвятил возвышенный некролог: «Он обладал характером редкой чистоты и всепроникающим ясным умом. Он был исполнен неподкупного чувства справедливости. Честные и приличные люди всегда могли положиться на его рыцарский дух и человеческое понимание». Эти добродетели Гейдрих умело скрывал 20 января 1942 г., когда на Ванзейской конференции наметил конкретные вехи проекта лагерей смерти. Данные о том, что он выразил явную готовность убить всех евреев Европы, отсутствуют, не в последней степени из-за того, что на этом пути еще стояли огромные логистические препятствия. Большая роль все еще отводилась голоду; по мере необходимости жертв можно было заставлять работать до смерти. Но намеченная цель больше не вызывала сомнений: «окончательное решение» еврейского вопроса будет осуществляться поэтапно, и только с последней стадией следует подождать до конца войны.