Состоялась подробная дискуссия о строительстве лагерей уничтожения и выгодах использования газа. Принципиальным исходом конференции стала договоренность, согласно которой СС получили абсолютную власть над судьбой европейских евреев; никакое другое учреждение рейха не могло апеллировать против их решений; и впредь все меры будут направлены на всеобъемлющую чистку нацистской империи от чужеродного элемента. Все это было внедрено с необыкновенной скоростью: в середине марта 1942 г. почти три четверти жертв холокоста еще были в живых, а одиннадцать месяцев спустя столько же было мертво.

Советник министерства поинтересовался у командира бригады СС Одило Глобочника, не благоразумнее ли сжигать, а не хоронить тела еврейских жертв нацистов: «После нас может прийти поколение, которое не поймет всего этого!» Глобочник ответил: «Господа, если когда-нибудь родится столь жалкое и малодушное поколение, которое не поймет нашего великого достижения, все дело национал-социализма тщетно… Нужно закопать бронзовые таблички, гласящие, что именно мы имели мужество выполнить эту важную и столь необходимую задачу»51. И все же, хотя нацистское руководство постоянно и открыто подтверждало свою приверженность задаче полного уничтожения евреев в Европе, конкретное воплощение «окончательного решения» оставалось в строгом секрете: даже Гитлер и его приспешники боялись реакции мирового сообщества и особенно того впечатления, которое лагери смерти могли произвести на их собственный народ.

Весной 1942 г. Гиммлер усовершенствовал план по использованию лагерного труда как для производства оружия, так и для экономической выгоды СС. Однако повальная некомпетентность и коррупция привели к тому, что под маркой СС было произведено мало ценного для рейха товара; наоборот, программа концлагерей расходовала транспорт, человеческие и другие экономические ресурсы Германии. Хотя к работе, в основном примитивной, принуждали миллионы узников, СС никогда серьезно не пытались примирить свое желание выжать из рабов пользу с логической, казалось бы, необходимостью минимально гуманного обращения. Поскольку их главной целью оставалась всеобщая смерть обреченных, лагеря не смогли произвести почти ничего, кроме страшного урожая человеческих волос, золотых зубов и ношеной одежды.

В начале июня 1942 г., во время дальнейших массовых депортаций из области Люблина и Галичины, СС расширило свою политику казни жертв непосредственно по прибытии в лагерные приемники. От концепции переселения евреев на Восток отказались, хотя фиговый листок от нее остался. Лидеры Германии теперь надеялись, что летнее наступление в СССР положит конец войне, а с ней необходимости рабского труда евреев. Правительство Словакии разрешило отправку 50 000 своих граждан в Освенцим. Ввели программу депортации западноевропейских евреев, осуществляемую в сотрудничестве с национальными силами безопасности – нацистской империи не хватало ресурсов, чтобы произвести чистку оккупированных территорий без помощи местных бюрократических и полицейских органов. Среди явно выраженных целей немецкого правительства значилась и эта: превратить как можно больше иностранных режимов в соучастников по уничтожению евреев. И здесь немецкие власти добилось значительного успеха.

Потомков поражает легкость, с которой нацисты нашли так много обычных людей (как гласит заглавие классического труда Кристофера Браунинга), готовых хладнокровно убивать огромные количества невинных, всех возрастов и обоих полов. В то же время в нашем современном опыте есть достаточные свидетельства, что многие готовы убивать по приказу, если уверены, что исполняют желания тех, кто для них является признанным авторитетом. Сотни тысяч русских участвовали в убийствах миллионов своих соотечественников по приказанию Сталина и Берии еще до того, как оформился замысел холокоста. Немецкие генералы, возможно, не убивали мирных жителей, но охотно или даже с восторгом соглашались с тем, что это делают другие.

Послевоенные свидетельства подтверждают, что воплощение в жизнь «окончательного решения» требовало лишь чуточку терпения и тренировки для преодоления колебаний некоторых убийц-новичков. 13 июля 1942 г. 101-й резервный полицейский батальон прибыл эшелоном грузовиков в польскую деревню Йозефов, среди жителей которой насчитывалось 1800 евреев. В основном резервисты среднего возраста из Гамбурга, по прибытии они получили приказ собраться вокруг своего командира, пятидесятитрехлетнего майора Вильгельма Траппа, профессионального полицейского, которого его подразделение ласково называло «папаша Трапп». Срывающимся голосом и со слезами на глазах он сказал им, что перед ними стоит очень неприятная задача, предписанная высшими инстанциями: арестовать всех евреев в деревне, отправить в лагерь мужчин трудоспособного возраста, а остальных убить. Он сказал, что это оправданно участием евреев в партизанском движении, а также в подстрекательстве к американскому бойкоту, причинившему ущерб Германии. Потом он предложил всем, кто чувствует себя не в силах исполнить этот тяжкий долг, отойти в сторону. И действительно, несколько полицейских вышли из строя, а после начала бойни количество «отказников» увеличилось. По крайней мере двадцати из них было разрешено вернуться в казармы.

Однако оставшихся набралось достаточно, чтобы сделать дело: один человек позже вспоминал, что его первая жертва тщетно взывала о милости, ссылаясь на свои боевые заслуги в Первой мировой. Георг Кагелер, тридцатисемилетний портной, убил первую доставшуюся ему порцию достаточно легко, но затем вступил в разговор с матерью и дочерью из Касселя, которые должны были умереть следующими. Он обратился к руководителю своего отряда с просьбой освободить его, и был направлен охранять рыночную площадь, а за него потрудились другие. Еще один из покинувших ряды расстреливающих во время бойни объяснил это тем, что его раздражало отсутствие мастерства у напарника: «Он всегда целился слишком высоко, наносил жертвам ужасные раны. Во многих случаях сносил жертвам целиком затылок, мозги брызгали во все стороны. Я просто не мог больше на это смотреть»52. Один член батальона, Вальтер Циммерман, позже свидетельствовал: «Я не могу припомнить ни одного случая, когда кого-нибудь принуждали продолжать участвовать в экзекуциях, если он заявлял, что больше не может… Всегда находились товарищи, которым было легче расстреливать евреев, чем остальным, поэтому руководители отрядов без труда отбирали стрелков»53.

Кристофер Браунинг рассказывает о том, как в течение последующих недель и месяцев большинство членов 101-го резервного полицейского батальона преодолели первоначальное отвращение и стали закоренелыми убийцами. Разумеется, они подкреплялись алкоголем, чтобы сделать свои обязанности переносимыми, но исполняли их со все возрастающей жестокостью. Лейтенант Хартвиг Гнаде, например, выродился из обычного убийцы в настоящего садиста: во время массового убийства в Ломазах 16 августа, ожидая, пока 1700 евреев выкопают собственную общую могилу, он выбрал двадцать пожилых длиннобородых евреев и заставил их ползать перед ним голышом. Пока они исполняли этот приказ, он заорал своему отряду: «”Где мои унтер-офицеры? У вас все еще нет дубинок?” Унтер-офицеры побежали на опушку леса, принесли себе дубинки, и энергично избили ими евреев»54. К ноябрю 1943 г., когда 101-й батальон завершил свой вклад в холокост, его пятьсот членов убили как минимум 38 000 евреев, а еще 45 000 затолкали в поезда на Треблинку. Браунинг не нашел никаких свидетельств, чтобы к тем, кто отказывался убивать, применялись хоть какие-нибудь санкции: в одном из самых высокообразованных обществ Европы удалось без всякого принуждения найти людей, готовых убивать всех, кого их правители сочли врагами государства.