поведение невозможно было объяснить в более низких терминах. Это явно слишком сильное требование. Ученые почти никогда не в состоянии окончательно исключить все альтернативные объяснения, независимо от того, насколько хорошо была разработана серия экспериментов. Максимум, на что можно надеяться, - это сделать альтернативные гипотезы неправдоподобными по сравнению с гипотезой-кандидатом. Принятие решения между конкурирующими объяснениями эмпирических данных - особенно поведенческих - обычно является вопросом определения баланса правдоподобности, а не строгим процессом элиминации. Тем не менее, похоже, что некоторые исследователи используют канон в столь жесткой манере, требуя от сторонников высших процессов представить данные, которые невозможно интерпретировать иначе (например, Povinelli and Vonk 2003). Такие требования чрезмерны и отвлекают от того, что действительно стоит на кону, - взвешивания общего баланса доказательств (Fitzpatrick 2009; Andrews 2015).

Однако есть и более фундаментальная проблема, связанная с каноном сдерживания. Основная идея заключается в том, что на высшие объяснения должно быть возложено бремя доказательства, чтобы противостоять нашему предполагаемому предубеждению против когнитивно сложных объяснений поведения животных. Согласно одной из недавних защит канона:

Следование канону заставляет глубже копать при постановке экспериментов и разработке теорий, и, таким образом, канон Моргана давит на сравнительных психологов, заставляя их создавать более качественную науку.

Но почему на сравнительных психологов должно оказываться "давление" только в одном направлении? Карин Д'Арси пишет так, будто ошибочными могут быть только высшие объяснения, делая акцент на тенденции проецировать человеческую народную психологию на другие существа. Однако сравнительные психологи могут стать жертвой всевозможных инференциальных предубеждений, не все из которых ведут к приписыванию высших процессов. История сравнительной психологии двадцатого века показывает, что исследователи также способны принимать низшие объяснения без достаточных доказательств. Когда-то считалось само собой разумеющимся, что все поведение животных можно объяснить в терминах классического или оперантного обусловливания, но не потому, что это имело прямую эмпирическую поддержку, а из-за вынужденного, мотивированного надуманными опасениями по поводу "антропоморфизма", стремления принять наименее когнитивно сложное объяснение поведения животных, которое только можно себе представить. Этим ученым также необходимо было "копать глубже" и "создавать более качественную науку".

Если проблема, с которой сталкиваются Карин Д'Арси и другие сторонники канона, заключается в том, что исследователи одобряют объяснения поведения животных, не уделяя должного внимания альтернативам, то мы видим, что асимметрия, заложенная в "Каноне сдерживания", является совершенно неуместной качестве ответа. Эта проблема в равной степени касается как низших объяснений, так и высших; однако в "Каноне ограничения" акцент делается только на высших объяснениях. Вместо этого гораздо лучше послужил бы следующий принцип, который я называю эвиденциализмом:

Ни в коем случае нельзя одобрять объяснение поведения животных с точки зрения когнитивного процесса X на основе имеющихся данных, если эти данные не дают нам оснований предпочесть его альтернативному объяснению с точки зрения другого когнитивного процесса Y - будь он ниже или выше на "психологической шкале".

Этот принцип призывает нас всегда помнить об альтернативных объяснениях, будь они когнитивно более или менее сложными, чем то, которое выдвигается, и поддерживать данное объяснение только тогда, когда удается показать, что это объяснение, каким бы оно ни было, лучше подкреплено имеющимися доказательствами, чем альтернативные варианты - "доказательства" здесь не обязательно должны быть только поведенческими, но могут включать любую информацию, имеющую отношение к оценке доказательного статуса данной психологической гипотезы.

Я не отрицаю, что сторонники высших процессов иногда не уделяют должного внимания альтернативам более низкого уровня при учете результатов конкретных экспериментов. В этом отношении исследователям действительно нужно "копать глубже" и пытаться разрабатывать эксперименты, которые могут обеспечить дифференцированное доказательство высших процессов, если они присутствуют, но нам не нужен "Запретительный канон", чтобы напоминать им об этом. Как сказал Собер (2005: 97), единственное "профилактическое средство", которое нам нужно для предотвращения тех видов ошибок и предубеждений в выводах, которые, как считается, контролирует канон Моргана, - это "эмпиризм". Крайне важно, что эвиденциализм улавливает все подлинные методологические преимущества, которые может принести сдерживающий канон, но он не закрепляет проблематичную асимметрию, заложенную в этом принципе, который ставит в центр внимания исключительно высшие объяснения. Эта асимметрия как совершенно не оправдана подлинными опасениями, на которые указывают сторонники канона, так и пагубна, поскольку отвлекает внимание от параллельных опасений по поводу систематической недооценки когнитивных способностей животных.

 

Предостерегающий канон

Таким образом, у нас остается "Канон предостережения". При такой интерпретации канон не следует рассматривать как предложение каких-либо конкретных методологических советов; скорее, он служит напоминанием студентам о неоднозначной истории исследований познания животных и призывает их не повторять ошибок своих предшественников. Проблемы, которые я выявил в других канонах, можно рассматривать как результат вырывания Канона из этого педагогического контекста.

Это прекрасно, насколько это возможно. В определенной степени "Канон" был полезен как педагогический инструмент, и Моргана следует продолжать помнить как ключевую фигуру в истории сравнительной психологии за указание на ошибки многих ранних работ в этой области - хотя тенденция современных исследователей фокусироваться исключительно на "Каноне" заслонила многие из его ключевых вкладов (Fitzpatrick and Goodrich 2016). Однако асимметричное внимание к приписыванию сложных когнитивных способностей животным остается проблематичным, а общее отсутствие параллельных предостережений о том, как исследователи могут сбиться с пути, когда дело доходит до отрицания наличия сложных когнитивных способностей у животных, на мой взгляд, крайне вредно для проведения исследований в области сравнительной психологии. Таким образом, ключевой идеей должно быть то, что можно найти в эвиденциализме. Именно это, а не "Канон Моргана", должно быть вбито в головы будущих поколений исследователей.

 

Глава 43. Слишком далекий мост? Выводы и экстраполяция от модельных организмов в нейронауке

Дэвид Майкл Каплан

Введение

Как и во многих других биологических науках, исследования в современной экспериментальной нейронауке в значительной степени опираются на целый ряд модельных организмов, включая крыс, мышей, обезьян, птиц, рыб и насекомых, но не ограничиваясь ими. Подход, основанный на использовании модельных организмов, чрезвычайно хорошо зарекомендовал себя в современной нейронауке как средство изучения природы разума и мозга. Согласно одной из последних оценок, исследования с участием нечеловеческих животных составляют более половины всех проводимых исследований (Manger et al. 2008). Еще более поразительно, что около 40 % всех исследований посвящены всего двум модельным организмам, которые эволюционно весьма далеки от человека, - крысе и мыши (в основном виды Rattus norvegicus и Mus musculus) (Manger et al. 2008; Keifer and Summers 2016). Учитывая, что двумя главными целями нейронауки являются: понимание отличительных особенностей структуры и функций человеческого мозга и разработка методов лечения таких заболеваний мозга человека, как болезнь Альцгеймера, болезнь Хантингтона, боковой амиотрофический склероз и другие, естественно возникает фундаментальный вопрос