шагах от меня по маленькому закутку, который я выбрала в качестве убежища. Никто в здравом уме не заглянет в эту грязную дыру, так что безумной Трикс остается достаточно времени для бесед.

— С’мгончик нам дает Штуковина, — заявляет довольный бронированный. — Открывает масенькое Окошко и швыряет пару баночек в час.

Нам? Штуковина? При этих словах я чуть не просыпаюсь. Нам! Нам! Это значит, что мой милый колдун не отправился в свой мир. Фогель остался в Мусорной Долине! Тепло разливается у меня под сердцем. Я глубоко дышу от счастья. Ведь имею же я право быть немного счастливой, хотя бы во снах?

— Почему Штуковина? — спрашиваю я, — Эразмус смог ее настроить?

— Твой простофиля? Нет, конечно, — квакает чешуйчатый алкоголик, — он вокруг нее водил хороводы пару недель, а потом она сама стала приносить нам бухлишко. Ни с того, ни с сего. Если хочешь знать, он сам в непонятках почему так вышло, ходит тоскливый, будто у него геморрой размером со сливу и все ноет: Парандокс, парандокс! Где моя обожаемаяТрикси?

Пропустив издевательский тон дракона мимо ушей, я проглатываю ком в горле, любимый Эразмус, такой же беспросветный недотепа! После моего исчезновения, он так и не свинтил к своей кривоногой ведьме из ХаЭр, как намеревался. Не смог завести Штуковину или тоскливо ждет свою обожаемую Трикси? Неужели я что-то для него значу?

Мой милый колдун! Как же я хочу прижаться к тебе. Ощутить тепло жилистого тела, почувствовать твои губы на своих. Сердце плавно наполняется нежностью. Тихо и мерно сокращается в моей груди. Сейчас я его чувствую как никогда. Стараясь не показывать слабость перед черствым пьянчугой, у которого душа расположена в районе бронированной задницы, я хрипло интересуюсь:

— Как он?

— Он? — бессердечный дракон делает паузу, будто обдумывает, хотя я понимаю, что ему плевать на моего колдуна. — Хочешь откровенно, Трикси? Надоел хуже горькой редьки! Вылакал все твои запасы и теперь нам почти не хватает залиться вечерами, прикинь? Пара баночек в час и на десять часов, это всего шесть баночек. Только понюхать.

Ну, конечно, понюхать. Не сомневаюсь, что жадный бронированный бегемот выделяет милому м’технику корпорации «Всеобщая забота, понимание и поддержание чистоты и экологии» табельный номер семнадцать тысяч четыреста сорок восемь дробь семнадцать, третий производственный сектор, самый мизер. Пусть даже и этот мизер надо постараться протолкнуть в желудок, потому что морковный нектар чешуйчатого то еще пойло, которое я до сих пор с содроганием вспоминаю.

— Ты когда к нам, Трикси? — меняет тему мой нежный дружочек, — без тебя скучно!

Пульс начинает колотиться, в висках бухает. Ты когда к нам, Трикси? Да я понятия не имею! Все мои желания, все то, что я хочу сильнее всего, в Нижнем городе не работают. От слова совсем. Никакого просвета. Хотя все так прекрасно начинается, доходит до середины и тут случается полный крах. Не представляю, как я могу вернуться. Тем более у меня ничего с собой нет: ни хорошего посоха, ну не брать же во внимание то барахло с тремя припасами? Ни брони, ни друзей. Ни подходящего плана, который мог бы с треском провалиться. Я тут просто ничего не понимаю. Совсем ничего. Тыкаюсь как слепой щенок кролика в темноте. Слепой щенок кролика. Припомнив, как Фогель яростно спорил с нами, называя кроликов кошками, я еле слышно вздыхаю. Никакой определенности даже в этом мизерном вопросе. Никакой определенности для бедняжки Беатрикс.

Пара слов об иранском виски

дата публикации:02.11.2023

Мы сидим на веранде домика миссис Лиланд и пьем виски. Рубинштейн, избавленный от присмотра строгой супруги, принял больше, чем следовало. Он теребит бинты, опутывающие его голову как тюрбан, усы его топорщатся и сам он напоминает кота, упившегося валерьянкой.

— Никто до сих пор не знает, как ее звали на самом деле. Это до сих пор неизвестно. Уж женой Левенса она точно не была никогда, настоящая Конкордия Левенс умерла от воспаления легких, восемь месяцев назад, — произнося «воспаление легких» старый трилобит делает мечтательную паузу. Мы отхлебываем виски. Тиа Долорес возится с маленьким Джоши, которого нашли на полу в ангаре, он и сейчас сидит на паласе в кухне и сосредоточено ломает хлебницу. За ним скоро должны приехать.

— У нее была белая кожа, а тот парень из цирка говорил о смуглой. Смуглая телка в очках, — мне до сих пор хочется найти ошибку, небольшую шероховатость, которая оставила бы шанс. Недосказанность, последний вопрос без ответа. Я сомневаюсь в очевидном. И пытаюсь обмануть самого себя. Понимая это, Мозес констатирует:

— Косметика, Макс. Простая косметика. Женщина может выглядеть так, как захочет.

— Ну, а как они планировали делать на всем этом башли? — мистер Мобалеку поправляет неудобно лежащую ногу.

— По всей вероятности, думали выращивать культуры вирусов с различными свойствами. Сейчас, когда дело забрали туда, — старик тычет сухим пальцем вверх, — предположить что — либо сложно. Это как новый наркотик, понимаешь? Только обнаружить его невозможно. Границы открыты, производство ненужно, достаточно небольшой комнаты где — нибудь на окраине. Конечно, есть определенные сложности с технологиями, но смысл трафика отпадает сам собой. Она четко все предусмотрела, созданную ей культуру выращивает Левенс, а потом она транспортирует ее за границу. А там только одно, возня с питательной средой, никаких ограничений. Миниферма, понимаешь? Они начали с фенилэтиламина, но это только эксперимент, потом можно было приступить к изготовлению чего — нибудь подороже. Сколько там грамм пыли оптом?

— А как она зацепила этого Левенса? — воспитанный Мими с шумом собирает отходы во рту и ловко плюет, попадая на свою же дрыжку. Плевок лениво повисает на гипсе.

— Мало ли как, но основным козырем был, конечно, сын. Если судить со слов бабушки, его похитили, и тогда все завертелось. В полицию она заявлять не стала по просьбе самого Левенса. Он потребовал увидеть ребенка, и его пришлось привезти сюда, — я слушал старика и только теперь понимал, почему доктор так ко мне отнесся. Я казался ему одним из людей Кони или как ее там звали. Бедняга, он метался между любовью и ненавистью. Представляю, если бы он выложил все легавке. Соммерсу. Как бы это восприняли. Даже я сам до сих пор не верил