Наконец, еще при Магнесии Селевкиды использовали бесполезное приспособление – колесницы с серпами (δρεπανήφορα ἅρματα), на которые очень полагались и персидские цари[1985]. Но можно задаться вопросом, применялись ли они снова после этого опыта.

Все эти факты по поводу состава селевкидской армии относятся к временам величия династии. Когда владения Селевкидов сократились, они уже не могли привлекать воинов из таких дальних мест. Возможно, армия стала в большей степени сирийской, хотя с Тавра еще приходили дикие бойцы, и мы видели, как критские наемники Деметрия II захватили царство в свои руки. Однако основная часть армии Антиоха Сидета была набрана в Сирии, о чем нам прямо говорят источники; вряд ли там нашелся хоть один дом, где не потеряли бы родных.

Армии греческих царей Востока отличались как от более древних греческих армий, так и от римских своим внешним великолепием. Командиры македонской кавалерии носили, как и царь, национальный костюм – каусию, хламиду и высокие сапоги: фактически это было нечто вроде военной униформы. «Ах, от солдатских сапог, от хламид – ни пройти, ни проехать!» – восклицали сиракузские женщины, которые смотрели на процессию войск в Александрии[1986]. Каусия у офицера была багряной[1987], а плащи во многих случаях – роскошно вышиты[1988].

Мы помним, что у пеших гвардейцев были щиты, покрытые серебром или полированной бронзой. Даже в их высоких сапогах, как нас уверяют (вряд ли стоит в это верить), были золотые гвоздики[1989]. Уздечки у основных кавалерийских корпусов тоже были золотыми[1990].

Селевкидская армия отправлялась в поход с огромной свитой из гражданских лиц – поваров и купцов. Их было почти в четыре раза больше, чем воинов в экспедиции Антиоха Сидета в Иран[1991]. Но хотя это, видимо, вызвало осуждение греческого историка, которого цитирует Юстин, в таком соотношении не было ничего необычного для восточного способа ведения войны. Англичане когда-то тоже следовали этой моде в Индии[1992].

В порядке сражения можно увидеть некоторые устоявшиеся правила. Фаланга стояла в центре; легкая пехота, особенно те, кто сражался копьями и дротиками, и кавалерия составляли фланги. Битвы открывались стычками между флангами, они готовили путь для решительного удара тяжеловооруженной пехоты.

У нас есть множество описаний того, какое огромное впечатление производили эти царские армии, когда они стояли или строем шли в бой. Внешне римские армии по сравнению с ними выглядели очень бедно. Селевкиды блистали роскошными униформами из золота и серебра и двигались с точностью войск, которые всю свою жизнь проводили на парадном плацу. «Вид этой фаланги представлял подобие стены, а слоны – башен»[1993]. «Когда солнце блеснуло на золотых и медных щитах, то заблистали от них горы и светились, как огненные светильники… И шли они твердо и стройно. И смутились все, слышавшие шум множества их и шествие такого полчища, и стук оружий»[1994].

«Когда войско прошло некоторое расстояние, перед ним внезапно появились враги – они переходили холмы и спускались на равнину. Воины шагали в строгом порядке, блеснуло на солнце золото оружия, стали видны башни на слонах и пурпуровые покрывала, которыми украшали животных, когда вели их в сражение, и македоняне, шедшие в первых рядах, остановились»[1995].

Описание армии Персея согласуется с рассказом об армии Антиоха: «Впереди шли фракийцы, вид которых, по словам самого Назики, внушил ему настоящий ужас: огромного роста, с ярко блиставшими щитами, в сияющих поножах, одетые в черные хитоны, они потрясали тяжелыми железными мечами, вздымавшимися прямо вверх над правым плечом. Рядом с фракийцами находились наемники, они были вооружены неодинаково и смешаны с пеонийцами. За ними помещалась третья линия (агема), состоявшая из самих македонян, – отборные воины, в расцвете лет и мужества, сверкавшие позолоченными доспехами и новыми пурпурными одеждами. В то время как они занимали свое место в строю, из-за укреплений показались ряды воинов (φάλαγγες) с медными щитами, и равнина наполнилась ярким блеском железа и сиянием меди, а горы загудели от крика и громогласных взаимных увещаний. Так отважно и быстро устремились они вперед, что первые убитые пали не больше чем в двух стадиях от римского лагеря»[1996].

Или возьмем описание понтийской армии: «…Вопреки сопротивлению Архелая, остальные военачальники выстроили войско к бою, покрыв всю равнину конями, колесницами, щитами. Воздух не вмещал крика и шума, поднятого множеством племен, одновременно строившихся в боевой порядок. Даже чванливая пышность драгоценного снаряжения отнюдь не была бесполезна, но делала свое дело, устрашая противника: сверкание оружия, богато украшенного золотом и серебром, яркие краски мидийских и скифских одеяний, сочетаясь с блеском меди и железа, – все это волновалось и двигалось, создавая огненную, устрашающую картину, так что римляне сгрудились в своем лагере, и Сулла, который никакими уговорами не мог вывести их из оцепенения, ничего не предпринимал»[1997].

Я не собираюсь обсуждать здесь стратегию или тактику битв Селевкидов. Они скорее относятся к изучению воинского дела того времени, и можно надеяться, что профессор Оман вскоре напишет что-то, что бросит новый свет на эту область. Я только хочу указать здесь на то, с каким упорством Селевкиды держались традиций, проявляя безумную отвагу, – что царь сам должен быть в гуще сражения. Конечно, это действовало роковым образом на любое правильное командование битвой, ибо царь не имел никакого понятия о том, что происходит на остальных участках боя. В обеих битвах Селевкидов, которые описаны достаточно подробно, именно это оказалось основной причиной поражения. Антиох поскакал прочь, преследуя врага, с кавалерией на правом крыле, когда пришел ключевой момент битвы. И однако, как же это характерно для всего правления Селевкидов!

Мы попытались получить какое-то представление о конституции селевкидского царства и о его обычаях. Это интересно не столько тем, что таким образом мы создаем картину давно прошедшей жизни: мы изучаем фазу в той традиции, которая дошла даже до нашего времени. Ибо когда Рим стал империей с монархическим двором и системой управления, он в значительной степени следовал – как во внутренних принципах, так и во внешних формах – обычаям греческих царств, которые он заменил. Настоящий континуитет традиции связывал двор и управление цезарей с двором и управлением Селевкидов и Птолемеев, и эта традиция, освященная авторитетом и величием римского имени, продолжалась и в Средние века как некий идеал, придавая форму учреждениям, которые, в свою очередь, участвовали в создании современного мира. Если, согласно нашим обычаям, античная