– Прогресс! – Зури позволила себе легкую улыбку. – Кто бы мог подумать, что у Союза может быть большое сердце…

– Как там дети? – спросила Савин, уже делая шаг к высокой двери в детскую, украшенной изображением солнца Союза из сусального золота.

– С ними все в порядке, но… – Зури положила мягкую ладонь на руку Савин. – Вы должны знать, что у них посетительница.

И она легонько приотворила дверь.

…Мать Савин стояла возле кроваток, с умелой небрежностью покачивая свою тезку и строя ей гримасы. Дитя радостно агукало.

– Савин! – воскликнула она, неспешно подходя к ней. – Как же я рада тебя видеть!

Словно они самые обычные мать и дочь и со времени их последнего разговора прошли самые обычные несколько дней, а вовсе не шесть кошмарных месяцев, на протяжении которых Савин едва не простилась с жизнью, дала жизнь двум детям, едва не умерла снова, после чего встала во главе целой страны.

Мать наклонилась к Савин и поцеловала в щеку, обдав знакомой, пьянящей смесью запахов духов и алкоголя. Запах ее детства. Запах, говорящий, что о тебе кто-то заботится, пусть даже в весьма небрежной, несколько ленивой манере. Савин не знала, как ей реагировать: с одной стороны, она испытывала гнев на то, что мать ее покинула, с другой – дурацкое облегчение, что та жива и снова своей танцующей походкой вошла в ее жизнь.

– Ты… хорошо выглядишь, – едва сумела вымолвить Савин.

Учитывая обстоятельства, это прозвучало тошнотворной банальностью. Но ее мать действительно выглядела очень хорошо. Словно провела эти последние несколько месяцев на заслуженном отдыхе где-нибудь в солнечных краях, пока Адуя переживала самую суровую – во многих отношениях – зиму в своей истории.

– Это я расцвела, увидев твоих прекрасных крошек! Клянусь Судьбами, Лео и сам симпатичный мужчина, но эти детишки – само очарование! – И, снова склонившись над кроваткой Гарода, она затрясла пальцем перед лицом малыша, сверкая чудовищным бриллиантом в обручальном кольце и говоря особым детским голосом, приведшим Савин в самое настоящее бешенство: – Правда, малютки? Вы у нас просто чудесные…

– Мама!

– Что?

– Ты вот так и собираешься ворковать над моими детьми… словно ничего не произошло?

– Честно говоря, у меня была такая надежда.

Савин с некоторым трудом овладела своим голосом.

– Шесть месяцев вокруг нас все полыхало, и все это время я не имела никакого понятия, где ты, что с тобой. Ни письма, ни весточки, ни хотя бы намека…

– Знаю, знаю, – отмахнулась та чуть ли не с нетерпением. – Мне очень жаль.

– По тебе не скажешь.

– Ну, ты же должна понимать, что нам приходилось держаться тише воды ниже травы. Савин, прошу тебя, я ведь тебе не враг…

– А кто ты? Уточни, пожалуйста.

Мать опустилась в кресло, шурша дорогими юбками, и посадила Гарода на колено, чтобы глядеть малышу в глаза.

– По моим ощущениям, я до сих пор во многом та же саркастичная, любящая выпить девица, какой была в семнадцать лет. Но теперь я, похоже, стала бабушкой! И к тому же бабушкой короля, можешь ты себе такое представить?

– Не будем делать вид, будто тебе впервой держать между ног будущего монарха.

– Право, Савин! Это было бы низко для тебя даже в двенадцать лет, а уж сейчас, когда ты лорд-регент Союза…

Конечно же, она была права. И, конечно же, это ничуть не успокоило Савин.

– Как это у тебя так получается, вот так взять и… заглянуть на огонек!

– Разве не так поступают все бабушки? Ждут, пока дело будет сделано, а потом появляются, чтобы пожать плоды? Теперь ведь это безопасно, правда?

– Конечно, но…

– Ну вот. А раньше было небезопасно.

– Я в курсе. Мне это приходило в голову, когда я сидела тут в самой гуще сперва одного народного восстания, потом другого, потом в тюрьме, а потом на скамье подсудимых!

– Если бы мы с твоим отцом оказались там же, это ничему бы не помогло. – Гарод недовольно захныкал, и она тут же смягчила свой раздраженный тон. – Конечно, я бы хотела быть с тобой, помочь тебе пройти через все это. И когда родились малыши – конечно же, я ничего не хотела так, как быть рядом! Но я знала, что все, что бы я ни сделала, лишь навлечет на тебя еще бо́льшую опасность. И к тому же я была уверена, что ты справишься. Ты всегда была такой боевой! Такой современной, энергичной женщиной. Ты действительно очень похожа на твоего отца. Что один, что другая – вы попросту отказываетесь признавать себя побежденными!

– Он мне не отец, – буркнула Савин, понимая, что это звучит грубо. Черт подери, как так получилось, что это она оказалась той, кто ведет себя неблагоразумно?

– Нравится тебе это или нет, он твой отец во всех отношениях, кроме одного.

– Тогда где же он был?

– Лучше… пусть он объяснит тебе сам.

– Он здесь?!

– Я думаю, он хотел, чтобы я поговорила с тобой первой. Разбила лед, так сказать. Ты же знаешь, Савин, женатые пары часто специализируются каждый на своем. Я всегда брала на себя беседы, в то время как его больше интересовали…

– Пытки?

– Я хотела сказать «планы на будущее», но ты, несомненно, все равно решишь по-своему. Как ты делаешь обычно.

– Можешь мне поверить, это совершенно не так, – процедила Савин, твердо и гневно выговаривая каждое слово. – Где он?

Ее мать кивнула в сторону еще одной двери.

– Можно, я останусь здесь с ними? Хотя бы ненадолго?

Савин хотела отказать. Но она никогда не умела ни в чем отказывать своей матери. К тому же Гарод так крепко вцепился в бабушкин палец, маленький предатель! Получилось бы, что она наказывает и детей тоже, а ведь предполагалось, что теперь все делается ради них. Рождение ребенка сильно ограничивает твои возможности. Когда их сразу двое, границы сужаются еще больше. А если к тому же сделать одного из них королем, ты вообще теряешь право слова в чем бы то ни было.

Савин беспомощно пожала плечами:

– Ну, раз ты все равно здесь…

Она повернула ключ, открыла дверь и шагнула внутрь.

…Ей так и не удалось выяснить, почему этот зал называли Комнатой Вздохов. Возможно, какая-нибудь вдовствующая королева окончила здесь свои дни в вечном трауре. В комнате было три двери: одна вела в детскую, вторая в приемную залу, а третья наружу, в коридор. Со стен уже соскребли лозунги ломателей и заново их побелили, но у Савин пока не дошли руки до отделки. В любом другом уважающем себя доме из этой комнаты сделали бы великолепную гостиную. Во дворце она казалась чуть больше кухонного шкафа. Впрочем, здесь имелись светлый, высокий сводчатый потолок и каменный пол, отполированный столетиями шаркающих ног, а также большое окно. По утрам зал заливал восхитительный свет, поэтому Лео отвел это место для того, чтобы Карми Грум нарисовала его портрет. Вечерами, однако, здесь было тихо, сумрачно и полно теней.