Верхний этаж был всегда заперт на ключ, его открыли только при приходе тов. Крупской и сразу же закрыли после ее посещения» [Дом крестьянина или постоялый двор? Пр 06.06.29]. На заседании Президиума ВЦИК в сентябре 1929 констатировалось, что количество мест в ДК недостаточно и крестьяне массами останавливаются на частных постоялых и заезжих дворах, где подвергаются «антисоветской агитации кулака». Необходимо оздоровить систему ДК, чтобы «вырвать из лап кулацких постоялых дворов десятки миллионов пребывающих там крестьян» [Пр 10.09.29].

3//7

В Арбатове под свадебные процессии привыкли нанимать извозчиков, которые в таких случаях вплетали в лошадиные гривы бумажные розы и хризантемы, что очень нравилось посаженным отцам. — Этот старинный обычай многократно упоминается в описаниях старого быта: «[На масленицу]…происходили смотрины купеческих дочек и сынков, чтобы поженить их после Пасхи. По городу мчались тройки, разряженные цветными лентами и бумажными цветами, с бубенчиками и колокольчиками…» [Белоусов, Ушедшая Москва, 351]; «В этот субботний день [в неделю так называемой «красной Пасхи» — период свадеб] некоторые извозчики… украшали цветами и лентами гривы своих кляч и возили по улицам веселящихся москвичей» [Телешов, Записки писателя, 262]; «Прежде, бывало, из церкви ехали на тройках с бумажными цветами, заплетенными в гривы и хвосты лошадей» [П. Романов, Голубое платье].

3//8

Козлевич и растратчики из кооператива «Линеец». — Эпидемия растрат широко отражена в прессе и в сатире 20-х гг. Обычный способ растраты — увеселительные поездки на извозчике, часто в обществе дам, многие из которых проделывают с неопытными ухажерами так называемый «хипес» [см. ДС 20//22; ЗТ11//16]. Извозчик изображается как источник неотразимого соблазна для совслужащих, которым доверены казенные деньги [Катаев, Растратчики и др.]. В духе тогдашнего юмора автомобилист Козлевич замещает прежнего извозчика и наделяется его типичными ролями и признаками [см. ниже, примечание 11; ЗТ 2//15 со сноской 3; ЗТ 13//23].

Наряду с этими советскими стереотипами в истории Козлевича представлена классическая авантюрная схема, согласно которой герой долго бедствует без работы, затем вдруг получает выгодное предложение и радуется своей удаче, однако его наниматель оказывается жуликом или преступником и вовлекает ничего не подозревающего героя в опасную ситуацию. Этот сюжет часто встречается у Конан Дойла в рассказах шерлок-холмсовского цикла [Союз рыжих, Большой палец инженера, Медные буки, Пациент-резидент и др.].

3//9

Промелькнули мрачные очертания законсервированной продуктовой палатки, и машина выскочила в поле, на лунный тракт. — В газетных статьях этого времени, критикующих «недочеты» на торговом фронте, отмечается недостаток ларьков, особенно на городских окраинах [Хвосты у магазинов, Пр 17.07.29 и др.]. Ср., впрочем, ту же деталь у М. Агеева в описании дореволюционного катанья на лихаче: «Когда промахнули Яр и стала видна вышка трамвайной станции и заколоченная кондитерская будка…» [Роман с кокаином (1934), гл. 2].

Вместе с тем это место несомненно пародирует стереотипы романтизма и готического жанра — мелькающие мимо в ночи одинокие церкви, руины и т. п. Поездки Козлевича с растратчиками вторят романтическому мотиву ночной езды с нездешними всадниками в балладах типа «Леноры», «Людмилы», «Светланы», а также в гоголевском «Вие»: «Минули они хутор и перед ними открылась ровная лощина… Обращенный месячный серп светлел на небе… Такая была ночь, когда философ Хома Брут скакал с непонятным всадником на спине» (ср. в ЗТ: «По ночам он носился… слыша позади себя пьяную возню и вопли пассажиров…»). Напомним о постоянной связи учрежденческого и инфернального мотивов в сатире 20-х гг. и у соавторов ДС/ЗТ в частности. Арбатовские растратчики как бы продали душу дьяволу, а Козлевича используют в роли обманутого, все глубже вовлекаемого в нечистые дела человека. Параллель к «пьяной возне и воплям пассажиров» находим в «Войне и мире»: «[Ямщик Балага]…любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «Пошел! пошел!»» [II.5.16].

3//10

«Быстры, как волны, дни нашей жизни»… «По рюмочке, по маленькой, тирлим-бом-бом…». — Студенческая песня, популярная на протяжении всего XIX в. и еще сохранившаяся кое-где в фольклорном репертуаре: Быстры, как волны, / Дни нашей жизни, / Что час, то к могиле / Короче наш путь… // Налей же, товарищ, / Заздравную чашу, / Как знать, что осталось / Для нас впереди?.. и т. п. Текст представляет собой народную версию стихотворения «Вино» А. П. Серебрянского (1810–1838). Упоминается у Л. Андреева, А. Куприна, М. Горького [см. Песни и романсы русских поэтов, 532, 933]. По рюмочке, по маленькой… — припев «пьяной» версии песни. Он отсутствует у поэта и в литературных цитатах начала XX в., но зафиксирован в некоторых песенниках [например: Песенник витязей, 105].

3//11

…Лица у них [у растратчиков] опухли и белели в темноте, как подушки. Горбун с куском колбасы, свисавшим изо рта, походил на вурдалака. Они стали суетливыми и в разгаре веселья иногда плакали. — Приключения растратчиков описаны с обильным применением литературных образцов. Ср. сцены трактирных кутежей у М. Горького: «Часто люди, только что казавшиеся пьяными и бурно шумевшие, вдруг затихали, наклоняясь друг к другу, говорили о чем-то серьезно и трезво, а Кожемякин смотрел на них и думал: «Это, конечно, жулики»… Порою мелькало обезумевшее лицо с вытаращенными глазами, мертвое и вздутое, как лицо утопленника» [Жизнь Матвея Кожемякина, ч. 4; сходства с ЗТ выделены нами].

В известном рассказе Чехова «Тоска» извозчику Ионе приходится катать компанию гуляк, среди которых, как и у Козлевича, есть горбун. Ниже в ЗТ 3 мы читаем, что Адама Казимировича, — как Иону, — «томило желание поделиться с кем-нибудь своим горем… И шофер рассказал новым пассажирам всю историю падения города Арбатова…» Ср. в финале чеховского рассказа: «Иона увлекается и рассказывает ей [лошади] все» (на эти параллели указал комментатору П. Кландеруд). Шоферу часто приписываются черты прежнего извозчика, в том числе и откровенность с пассажиром. Клише «в разгаре веселья иногда плакали» в конечном счете восходит к романтикам. Ср. Байрона: Но часто в блеске, в шуме людных зал / Лицо Гарольда муку выражало [Чайльд-Гарольд, 1.8, пер. В. Левина]; у Гоголя: «И долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник… И закрывал себя рукою бедный молодой человек…» [Шинель]; у кн. В. Ф. Одоевского: «Часто посреди шумного веселья мрачная грусть являлась на лице графа» [Саламандра, ч. 2] и др 2.

В поле законных ассоциаций к этим сценам романа входят, конечно, и кутежи героев «Братьев Карамазовых» и «Живого трупа», и есенинское: Снова пьют здесь, дерутся и плачут… [Москва кабацкая]. Соавторы, видимо, пародируют склонность советских писателей решать злободневную тему растраты в духе традиционных мотивов мятущейся «русской души», пьяного разгула, греха, очищения и т. п. [см. ДС 20//22].

3//12

На рассвете рис повезли в деревню, обменяли там на самогон-первач и