и впадают в южное море; выше, чем гора Ярак на северном полюсе; с вершины айсберга на море и сушу падало бледное сияние. Смертоносным и ужасным было то сияние, и Эваг знал, что это его он видел из окна среди ночи.

От мороза колдун еле дышал, а хладный свет, исходивший от айсберга, обжигал глазные яблоки. И все же Эваг заметил одну странность: луч света падал по косой, аккуратно обходя стены его дома; и сейчас свет не касался стен на первом этаже, где спали Ратха и Ахилидис; и над домом не было ничего, кроме лучей рассветного солнца и утренних теней.

Колдун опустил глаза и увидел на пляже обугленные остатки выброшенной на берег галеры и белые трупы, которые не горели в огне. А на песке и вдоль скал неподвижно лежали, сидели, стояли рыбаки, как будто вышли из укрытий посмотреть на бледный луч и впали в зачарованный сон. Берег и сад до самого порога башни покрывал толстый слой инея.

И снова Эваг вспомнил слова Литха; одолеваемый дурными предчувствиями, он спустился на первый этаж. И там, у северных окон, юный Ратха и старуха Ахилидис, обратив лица к световому лучу, стояли неподвижно, с широко раскрытыми глазами и бледным ужасом во взоре; белая смерть, догнавшая гребцов, добралась и до них. Эваг хотел подойти к ним, но был остановлен пронизывающим холодом, что исходил от мертвых тел.

Зная, что чары его бессильны против этой напасти, колдун бросился бы из дома куда глаза глядят, но успел сообразить, что погибель несет луч айсберга и выход за дверь означает немедленную смерть. Еще Эваг понял, что из всех прибрежных жителей уцелел только он один. О причине колдун не догадывался и в конце концов решил запастись терпением и достойно принять неизбежное.

Вернувшись в свои покои, он принялся вызывать духов. Но его фамильяры ушли еще ночью, оставив свои посты; и ни одна душа, ни человеческая, ни демоническая, не ответила на его призывы. Ни один доступный колдуну способ не годился, чтобы выяснить, откуда взялся этот айсберг, и не было ни малейшего намека на разгадку его тайны.

Продолжая трудиться над бесполезными заклинаниями, Эваг внезапно ощутил на лице дуновение ветра, но то был не воздух, а какая-то тонкая стихия, холодная, как лунный эфир. Дыхание с невыразимой болью вышибло из груди, и колдун рухнул на пол в подобии обморока, близком к смерти. Сознания он не терял, поэтому смутно слышал голоса, произносящие незнакомые заклинания. Прикосновение невидимых перстов опалило его леденящей болью; вокруг вспыхивало и гасло холодное сияние, словно морской прилив накатывал, отступал и снова накатывал на берег. Это сияние невыносимо терзало все его чувства, но разгоралось оно медленно, промежутки между вспышками укорачивались, и вскоре глаза и плоть привыкли к нему. Теперь свет от айсберга лился прямо в северные окна; колдуну казалось, что на него смотрит громадное око. Он хотел встать, чтобы встретить его взгляд, но странное оцепенение сковало его, словно паралич.

На некоторое время Эваг опять впал в сон, а проснувшись, обнаружил, что конечности обрели былую силу и быстроту. Странный свет все еще заполнял комнату, а выглянув наружу, колдун не поверил глазам! О чудо – от его сада, скал и песка не осталось и следа. Ледяной каток окружал его дом, а из широких зубчатых стен вставали, подобно башням, высокие ледяные шпили. За кромкой льда, далеко внизу, виднелось море, а за морем смутно маячил берег.

И тут Эвага объял ужас, ибо он понял, что противостоять подобному всемогущему колдовству не в силах ни один смертный чародей. Его башня из гранита стояла уже не на побережье Мху Тулана, а на одном из верхних утесов айсберга. Задрожав, колдун опустился на колени и вознес молитвы Древним, что таятся в подземных пещерах, под водой и в космической бездне. Посреди молитвы он услыхал громкий стук в дверь.

В страхе и изумлении колдун сошел вниз и распахнул дверь. Перед ним стояли двое мужчин, или существ, внешне напоминавших людей. Светлокожие, странные, они были облачены в затканные рунами одеяния, какие носят колдуны. Руны были грубыми и незнакомыми, но, когда мужчины обратились к нему, Эваг кое-что понял из их речи, ибо говорили они на островном гиперборейском диалекте.

– Мы служим Тому, чье пришествие было предсказано пророком Литхом, – промолвили незнакомцы. – Из земель, лежащих за пределами севера, прибыл он на своей плавучей цитадели, ледяной горе Йикилт, задумав совершить путешествие по земным морям, своим хладным величием поражая ничтожные народы. Только нас двоих из жителей обширного острова Туласк он пощадил, взяв с собой в путешествие по морям. Он закалил нашу плоть, дабы мы могли выносить холод его жилища, сделал пригодным для нашего дыхания воздух, которым не может дышать смертный. Тебя он тоже пощадил, а его заклинания сделали тебя устойчивым к холоду и разреженному эфиру ледяной горы Йикил. Приветствуем тебя, о Эваг, ты великий чародей, ибо только величайшие чернокнижники удостаиваются чести быть избранными нашим господином.

Как ни удивился Эваг, но, видя, что имеет дело с собратьями-чародеями, решил подробно их расспросить. Колдунов звали Доони и Укс Лоддхан, и они были хранителями магического искусства древних богов. Того, кому они служили, звали Рлим Шайкортх, и он обитал на вершине ледяной горы. Доони и Укс Лоддхан ничего не знали о происхождении и привычках Рлима Шайкортха; их служение состояло из поклонения божеству и отказа от уз, что связывали их с родом людским. Колдуны велели Эвагу идти за ними, дабы предстать перед божеством, воздать ему хвалу и навеки отречься от всего человеческого.

И Эваг последовал за ними, и чародеи привели его к огромной ледяной горе, которая не таяла в лучах тусклого солнца, возвышаясь над остальными пиками на плоской верхушке айсберга. Гора была полой внутри, и, вскарабкавшись по ледяным ступеням, они вступили в покои Рлима Шайкортха, под круглый купол с круглым помостом в центре. На помосте расположилось существо, чье появление предвидел в своем туманном пророчестве Литх.

При виде его у Эвага от ужаса чуть не остановилось сердце, а на смену ужасу пришла тошнота, ибо слишком велико было его омерзение. На всем белом свете не нашлось бы твари отвратительнее, чем Рлим Шайкортх. Внешне он напоминал жирного белого червя размером с большого морского слона. Наполовину закрученный спиралью хвост был толст, как средние складки на его теле; передняя часть туловища вздымалась над помостом, словно круглый белый диск, и на нем смутно виднелись черты лица, но таких черт вы не встретили бы