ни у земных, ни у морских чудищ. Диск от края до края прорезал кривой рот, который открывался и закрывался, обнажая бледную, беззубую и безъязыкую пасть. Близко посаженные глазницы располагались между зачаточными ноздрями; глаз у Рлима Шайкортха не было, но время от времени в глазницах возникали кроваво-красные шары, похожие на глазные яблоки. Шары падали и замерзали, и с ледяного пола перед помостом поднимались два темно-пурпурных, как замерзшая кровь, сталагмита.

Доони и Укс Лоддхан простерлись ниц перед омерзительной тварью, и Эваг почел за благо последовать их примеру. Лежа ничком на льду, он слышал, как кровавые капли шлепаются об пол, точно крупные слезы; затем под куполом раздался голос; и голос этот походил на шум водопада в ледниковой пещере.

– Знай, о Эваг, что это я спас тебя от судьбы, уготованной твоему племени, и сделал тебя подобным тем, кто обитает в хладных пределах, вдыхая безвоздушную пустоту. Невыразимая мудрость снизойдет на тебя, и я дарую тебе власть, недоступную смертным, если ты покоришься мне и станешь моим рабом. Со мной ты отправишься в царства севера, проплывешь мимо зеленых южных островов, увидишь, как белая смерть обрушивается на них с вершины Йикилта. Наш приход навеки заморозит их сады и выжжет на плоти их народов печать бездны, от суровости коей бледнеют самые яркие звезды, а ядра светил покрываются инеем. Всему этому ты станешь свидетелем – одним из владык погибели, подобным бессмертному божеству; в конце ты вернешься со мной в мир за крайним полюсом, где простирается моя империя. Ибо я тот, чьему пришествию помешать не в силах даже боги.

Видя, что выбора нет, Эваг заявил, что готов поклоняться и служить белому червю. Под присмотром Доони и Укса Лоддхана он совершил семичастный обряд, описывать который здесь едва ли имеет смысл, а также принес тройной обет беспрекословного отречения от всего человеческого.

После этого много дней он плыл вместе с Рлимом Шайкортхом вдоль побережья Мху Тулана. Это было странное плавание, ибо великий айсберг управлялся чарами белого червя, которые были сильнее ветров и приливов. И всегда, ночью и днем, словно лучи смертоносного маяка, холодное сияние исходило из вершины Йикилта. Гордые галеры, со всей поспешностью уходившие на юг, безжалостно им настигались, гребцы замерзали, сидя на веслах; корабли попадали в ловушку, врастая в новые бастионы, которые что ни день ширились вокруг основания неуклонно увеличивающейся горы.

Прекрасные гиперборейские гавани, кишевшие жизнью, после пришествия Рлима Шайкортха погружались в молчание. Улицы и пристани пустели, судоходство замирало. Далеко вглубь материка проникали лучи, неся полям и садам гниль трансарктической зимы; леса вымерзали, звери лесные обращались в мрамор, и спустя какое-то время люди находили лосей, медведей и мамонтов в тех же позах, в которых зверей настигла смерть. Однако Эваг не ощущал ледяного холода; сидя в своем доме или прогуливаясь по айсбергу, он мерз не сильнее, чем в летних сумерках.

Кроме колдунов с острова Туласк, с ним путешествовали пятеро других чародеев, избранных Рлимом Шайкортхом. Они тоже не чувствовали холода от лучей, испускаемых Йикилтом, и их заколдованные дома стояли на айсберге. То были нелепые и неотесанные дикари родом с островов, лежащих ближе к полюсу, чем обширный Туласк, и именовались они полярианцами; Эваг мало понимал в их обычаях и колдовстве, а их речь казалась ему неразборчивой; впрочем, колдуны с острова Туласк тоже ее не понимали.

Каждый день восемь колдунов находили на столах еду, необходимую для поддержания жизни, но никто не знал, откуда она появляется. Все они дружно поклонялись белому червю и, казалось, не роптали на судьбу, радуясь обещанной власти и знанию за пределами земного. И только у Эвага на сердце было неспокойно, и втайне он бунтовал против рабских уз, что связывали его с Рлимом Шайкортхом; он печалился о прекрасных городах и плодородных морских берегах, обреченных на погибель горой Йикилт. С грустью созерцал он падение цветущего Кернгота, полярную тишину на улицах некогда многолюдного Леккуана, опаленные морозом луга и фруктовые сады приморской долины Агуил. И не мог он без горечи смотреть на рыболовецкие суда, торговые и военные галеры, носимые по волнам после встречи с айсбергом.

Все дальше на юг плыл айсберг, неся смертоносную зиму в земли, где высоко светило летнее солнце. Свои тайные мысли Эваг держал при себе, следуя порядку, заведенному Доони, Уксом Лоддханом и остальными. Через определенные промежутки времени, рассчитанные по движению приполярных звезд, восемь колдунов поднимались в громадные покои, где, свернувшись на ледяном постаменте, сидел Рлим Шайкортх. Там они совершали ритуал, порядок которого определялся падением похожих на глазные яблоки слез; колдуны преклоняли колени, повинуясь ритму, в котором червь зевал, распахивая и захлопывая пасть; таким способом они выражали потребное почтение своему господину Рлиму Шайкортху. Иногда червь молчал, иногда расплывчато повторял свои обещания. От собратьев-колдунов Эваг узнал, что в новолуние червь засыпает; и тогда кровавые слезы перестают капать, а пасть закрывается.

Когда пришло время третьего обряда, на башню поднялись только семеро колдунов. Пересчитав их, Эваг понял, что пропал один из полярианцев. Он расспросил о пропавшем колдуне Доони и Укса Лоддхана, жестами пообщался с четверыми полярианцами, но судьба исчезнувшего собрата была тайной и для них. С тех пор о пропавшем не было ни слуху ни духу; и Эваг, долго размышлявший над этим происшествием, забеспокоился. Во время последнего обряда ему показалось, что со дня предыдущей церемонии червь вырос.

Эваг украдкой расспросил других колдунов, чем, по их мнению, питается Рлим Шайкортх. По этому вопросу между колдунами не было согласья: Укс Лоддхан утверждал, что червь экзотически питается только сердцами белых полярных медведей, в то время как Доони был уверен, что червь ест печень китов. Однако оба соглашались, что за время их путешествия червь ни разу не ел; колдуны полагали, что промежутки между трапезами у их господина гораздо длиннее, чем у земных созданий, и составляют не часы или дни, а годы.

Величественный айсберг следовал своим курсом, все разрастаясь под лучами светила, которое вставало над горизонтом все выше и выше. В назначенное звездами время – до полудня третьего дня – колдуны в очередной раз предстали перед Рлимом Шайкортхом, и, ко всеобщему смятению, их оказалось шестеро, а пропавший чародей был снова из чужестранцев. Червь еще больше распух, причем все его туловище от головы до хвоста увеличилось равномерно.

Сочтя это дурным предзнаменованием, все шестеро в страхе обратились к червю на разных языках, умоляя поведать о судьбе пропавшего собрата. И червь ответил им, и колдуны, от Эвага и Доони с Уксом