и которую так замечательно исполнил в 1955 году Рой Гамильтон.

«Когда я был маленьким, леди и джентльмены, я очень любил мечтать. Я читал комиксы и представлял себя героем комиксов. Я смотрел фильм и был его главным героем. И каждая мечта, которая у меня была, сбылась много и много раз. Все джентльмены, которые собрались здесь, отличаются преданностью своему делу, им небезразлична наша жизнь. Вы понимаете, что, если и невозможно то, что они могут построить свое собственное королевство, эта идея по крайней мере не так уж и далека от реальности. С ранних лет я усвоил в жизни то, что: «Без песни день длинною в век / Без песни одинокий человек / Без песни нет конца пути / Без песни…» Поэтому я и продолжаю петь свою песню. Доброй ночи. Спасибо вам».

Глава 12 НЕЗНАКОМЕЦ В ГОРОДЕ

(январь 1971 — февраль 1972)

Премьера состоялась в Вегасе 26 января, сопровождаемая еще одной смертельной угрозой. У него была новая роскошная экипировка (темный, состоящий из двух частей костюм «Cisco Kid», с серебряными запонками и оранжевой рубашкой с гофрированными манжетами, был, вероятно, самым эффектным) и новая песня — баллада. Она была «гвоздем» программы и была подобием «How Great Thou Art» (эту песню он представил в ноябрьском туре) и «The Impossible Dream», которой он заканчивал большинство своих шоу.

Хотя он был простужен и многие фанаты критиковали его образ жизни, ничто не могло повергнуть его в уныние на заключительном вечере, когда он пел попурри «The Tiger Man» и затем представил песню Криса Кристоферсона «Help Me Make It Through the Night», которая, казалось, отражает его настроение. В конце шоу он швырнул стакан с водой в Джо Гуэрсио, поблагодарил Полковника и папочку и «…всех людей, которые мне помогли…» и встал в свою любимую позу (руки на бедрах), улыбаясь фанатам.

Джойс Бова нашла его скучающим и рассеянным во время своего визита. «Он выглядел напыщенным и эгоцентричным, хвастался своей коллекцией оружия и значков. Однажды, когда он был один в апартаментах, ему захотелось обратить на себя всеобщее внимание, и он просто разрядил ружье в люстру. В комнате стояла оглушающая тишина до тех пор, пока он сам не начал хохотать. «Всего за несколько секунд его приятели присоединились к нему, — заметила Бова, — смеясь так же громко, как Элвис…»

«Дорогуша, — сказал он, наконец, придя в себя, — человек должен совершать безумные поступки, чтобы оставаться нормальным».

Иногда казалось, что он просто хочет убедить себя в том, что он и есть тот, кем хочет казаться. ТСВ, которые были когда — то заказаны только для близкого окружения, были без разбору розданы незнакомым людям с соответствующими TLCs («Tender Loving Care») для дам.

Джерри Шиллинг вспылил, когда Элвис велел ему отдать кулон президенту и точно такой же кулон получил комик Сэмми Шор, который никогда не был близким человеком для Элвиса. В закрытом мире, в котором они жили, подобные истории смаковались по нескольку раз, пока они не становились достоянием общественности и не превращались в миф. Когда его друзья из полиции Денвера приехали к нему в конце месяца, Элвис показал им свой значок BNDD и ошеломил их рассказом о своей встрече с президентом — хотя полицейские отнеслись к его рассказам с недоверием.

Элвис и Присцилла вернулись в Мемфис в начале марта. С 15 числа у Элвиса начиналась сессия звукозаписи. Первые дни он оставался дома и лишь один раз появился на публике. Восьмого марта в Эллис Аудиториум состоялся поединок тяжеловесов Али — Фразиер. Зал был битком набит, но впервые за всю его жизнь на Элвиса Пресли никто не обратил внимания, несмотря на его золотой пояс стоимостью 10 000 долларов, все его кольца и цепи. Он явился в сопровождении Билла Морриса и девяти или десяти своих парней. Толпа, казалось, разделилась по расовому признаку: большинство белых болело за чемпиона Джо Фразиера, а черные болели за пышного Али. Пока шел поединок, Элвис, как всегда, рисовался перед друзьями.

Сессия звукозаписи в Нэшвилле преследовала несколько целей — повторить успех рождественского альбома 1957 года (Полковник с Фелтоном долго уговаривали Элвиса) и выпуск поп — альбома с парой сильных синглов.

Элвису, казалось, было все равно. Он начал запись с песни шотландского певца Эвана Маккола «The First Time Ever I Saw Your Face». Ему очень долго нравилась версия этой песни 1965 года в исполнении Питера, Пола и Мэри, кроме того, Джойс Бова просила ее записать.

Настроение Элвиса постоянно менялось, с ним было очень трудно договориться. Точно так же он записал версию гимна XVIII века «Amazing Grace», которая совсем недавно была в двадцатке лучших хитов в исполнении Джуди Коллинз. Потом были еще две песни Питера, Пола и Мэри — «Early Morning» и «For Lovin' Ме», написанные канадским исполнителем Гордоном Лайтфутом. Элвис просил Фредди сделать также современную обработку песни Криса Кристоферсона об искуплении греха «Sunday Morning Coming Down». Сессия прошла бы как нельзя лучше, но Фредди не смог сделать аранжировку. Элвис внезапно почувствовал себя плохо. Ему казалось, что его глаз пылает. В 1.30 утра сессия была прервана, и Элвис вернулся в отель. Ему стало хуже, из Мемфиса срочно прилетели доктор Ник и специалист по сетчатке глаза доктор Мейер. После быстрого осмотра доктор Мейер сделал укол демерола, а затем укол кортизона прямо в глазное яблоко, чтобы снизить давление. Несмотря на протесты, Элвиса срочно поместили в больницу Nashville Baptist Hospital.

Присцилла уже вернулась в Калифорнию, чтобы наблюдать за отделкой нового дома, поэтому Элвиса сопровождала Барбара Ли, которую он уговорил составить ему компанию даже на больничной койке. Анализы подтвердили первоначальный диагноз доктора Мейера: у Элвиса был ирит и вторичная глаукома. По мнению доктора, положение ухудшалось, когда краска для бровей смешивалась с потом и попадала в глаза. Когда боль притупилась и все страхи были позади, Элвис смаковал эту историю, рассказывая всем и каждому, кто приходил его навестить, даже губернатору Теннесси Винфелду Данну, что ему делали укол прямо в глаз без всякой анестезии. В пятницу его выписали, Барбара вернулась в Калифорнию, и обратно в Мемфис его сопровождала Джойс Бова. Ее шокировал вид Элвиса — он выглядел потрепанным и изможденным: во время полета он мало говорил и только благодарно сжимал ее руку. В аэропорту их встречал отец Элвиса. Он молча поблагодарил ее, очевидно, глубоко переживая.

В Грэйсленде она наблюдала, как отец