Формулировка относительно исхождения Святого Духа от Сына также была дана в максимально осторожных выражениях: «Мы объявляем, что выражения Учителей и Отцов, утверждающих, что Дух Святой происходит от Отца через Сына, надлежит понимать в том смысле, что Сын также является Виновником, как говорят греки, и что Он – Начало существования Духа Святого, именно в том же смысле, как и Отец, как говорят латиняне. И поскольку все, что имеет Отец, Сам Отец дал Своему Единородному Сыну, кроме свойства быть Отцом, то и самое свойство, что Дух Святой происходит от Сына, Сын присносущно имеет от Отца, от Которого также присносущно рожден».

Компромиссный характер унии проявился и в следующем интересном моменте: когда папа Евгений IV предложил императору своего кандидата на вдовствующую Константинопольскую кафедру, царь резко возразил, что выбор столичного патриарха не входит в компетенцию понтифика[1090].

Поэтому справедливо суждение, что ФеррароФлорентийский собор был в значительной степени результатом двустороннего компромисса, к которому так стремился император Иоанн VIII Палеолог. И если бы не последующие трагические события, а также непоследовательность Рима в деле реализации унии, ее судьба могла быть гораздо перспективнее[1091].

Но в то же время уния являла образец компромисса не вполне адекватного: очевидно, византийцы оказались куда уступчивее, чем латиняне. Понятно, что в условиях еще не прекратившегося «Великого раскола» Западной церкви папа Евгений IV очень желал закрепить в догматах настоящего, как ему казалось, Вселенского Собора, свое главенство. В глазах всего Запада подписи восточных епископов и Византийского императора под этим каноном казались гораздо внушительнее, чем просто латинских архиереев. Но следует помнить, что догмат о папской власти в таких широких пределах, как он был сформулирован в ФеррароФлорентийском оросе, не был еще утвержден даже в самой Западной церкви[1092].

5 июля 1439 г. Собор, наконец, завершил свою работу, и все греческие епископы постепенно разъехались. Многие так и не получили обещанного содержания от папы. Василевс в этом отношении был куда благороднее. В благодарность за оказанные ему услуги и радушный прием император пожаловал Флоренции права и привилегии по продаже шерстяных изделий и тканей в своем государстве. Кроме того, в Константинополе флорентинцам была безвозмездно передана церковь св. Петра и церковный дом. С тех пор в византийской столице возникла самостоятельная флорентийская колония, имевшая прямые связи с родиной и организовавшая морское сообщение Константинополь—Флоренция[1093].

Под конец произошла еще одна интересная история. Понтифик попросил императора, чтобы св. Марк Эфесский предстал пред ним, и тот дал свое согласие. В назначенный день и час Святитель прибыл во дворец к папе и нашел того в неофициальной обстановке в окружении нескольких кардиналов и епископов. Видя их всех сидящими, св. Марк вслух высказал свое недоумение относительно того, как следует в таком случае приветствовать апостолика. Не стоять же ему в одиночестве?! А затем, сославшись на мучавшие его болезни (подагру и больные почки), присел рядом. Папа завязал с ним длительный разговор, в ходе которого св. Марк дал обстоятельные ответы на все вопросы понтифика. Расстались они довольно миролюбиво, хотя каждый остался при своем мнении относительно предмета богословских дебатов[1094].

26 августа 1439 г. император вместе со св. Марком Эфесским отбыл на родину через Венецию. 1 февраля 1440 г. они были в Константинополе, где василевса ждало страшное известие – скончалась его супруга, императрица Мария, о чем царю заранее не сообщили[1095].

Делегацию встречали толпы константинопольцев, жадно вопрошавших о результатах Собора. Некоторые предварительные слухи уже просочились в византийскую столицу и лишь усилили любопытство и тревогу. Когда архиереи стали спускаться с корабля, их засыпали вопросами. В волнении и отчаянии они отвечали: «Мы продали нашу веру, променяли благочестие на нечестие, предали чистую Жертву и стали опресночниками». Их недоуменно спрашивали: «Почему?» В ответ неслось нестройное: «Мы боялись франков». «Они пытали вас? Угрожали?» – «Нет! И пусть будет отсечена моя десница, которая подписала, и вырван мой язык, который исповедал». Народ разочарованно расходился по домам.

Прошло три месяца. Сраженный горем по покойной супруге, император не обращал внимания на то, что имя папы попрежнему не произносится на Литургии, а акты ФеррароФлорентийского собора нигде не упоминаются. Более того, некоторые священникиортодоксы позволили себе не поминать на Литургии самого василевса – настоящий скандал! Но царь не желал их наказывать, думая больше о мире и порядке в Восточной церкви, чем о карах непослушным. Нужно было выбирать нового Константинопольского архиерея, и он предложил кафедру св. Марку Эфесскому; тот категорично отказался. Другие кандидаты, названные царем, также не пожелали становиться патриархами, поскольку не приняли унию. Наконец, 4 мая 1440 г. решением василевса Константинопольским архиереем назначили Митрофана (1440—1443), митрополита Кизического.

Первоначально казалось, что теперь вопрос о реципировании ФеррароФлорентийской унии будет решен безболезненно. Даже то обстоятельство, что Виссарион Никейский и Исидор Московский вскоре перешли в лоно Римокатолической церкви и приняли сан кардиналов, первоначально не произвело большого фурора на Востоке. И сам Виссарион не считал свой поступок предательством Восточной церкви. Встретив враждебность по отношению к себе после приезда из Флоренции, он посчитал, что в Италии принесет пользы своей родине гораздо больше, чем в Константинополе[1096].

Надо сказать, что новый «Вселенский архиерей» вел себя двояко. На патриарших литургиях поминалось имя Римского епископа в присутствии множества людей, хотя Символ Веры читался без Filioque. Митрофан публично заявлял византийцам: «Вы должны знать, что мы, как и прежде, держимся всех церковных обычаев нашей святой веры»[1097].