Когда Евгений IV, почувствовавший момент перелома, сообщил Иоанну VIII Палеологу, какие военные средства готов выделить для помощи Византии, все сомнения царя исчезли. Он дал согласие на подписание унии в латинской редакции. Помимо этого, понтифик обещал обязать всех западных паломников в Иерусалиме посещать Константинополь – прекрасный источник дохода для государственной казны. Святитель Марк сидел молча, никак не комментируя события[1082].

13 июня император вновь собрал у себя епископов для обсуждения пунктов, предложенных латинянами, но опять единой позиции сформировать не удалось. А потому уже на следующий день он вместе с братом Димитрием явился к Евгению IV и завил, что уния невозможна. В ответ папа направил грекам «Chartula», которую по его поручению должны были прокомментировать Иоанн Рагузский и будущий Великий инквизитор Испании Томас Торквемада (1420—1498). Содержание, однако, этого документа и тон были настолько безапелляционными, что все греки, включая императора, почувствовали себя оскорбленными и решительно не захотели его подписывать. Особенно поразило всех то, что в понимании латинян император не имел никаких прерогатив по созыву Вселенских Соборов, эти полномочия признавались лишь за Римским епископом. Таким образом, василевс полностью исключался из церковного управления, что совершенно упраздняло старые «симфонические» традиции Византии[1083].

Тем не менее не все было потеряно. Подготовили еще один проект соборного определения, где хотя папа и был признан «наивысшим архиереем и властителем, представителем и викарием Христа, пастырем и учителем всех христиан», но тут же оговаривалось, что его власть не должна нарушать прерогативы и права восточных патриархов. Остальные вопросы также имели вполне компромиссный вид.

Однако в заключительном виде текст документа включал в себя главное, чего добивались латиняне: Filioque и главенство папы в Кафолической Церкви. В частности, в соборном оросе говорится: «Святая Апостольская кафедра и Римский архиерей есть преемник блаженного Петра, главы апостолов, и есть истинный местоблюститель Христов и всей Церкви глава и всех христиан отец и учитель. И ему во блаженном Петре передана Господом Иисусом Христом полная власть пастырствовать и направлять и окормлять Вселенскую Церковь».

Как видим, властные полномочия папы оказались расширенными в сравнении с первоначальным проектом акта. Зато в документе говорилось о возобновлении старого порядка, переданного в канонах, «прочих достопочтенных патриархов»: чтобы Константинопольский был признан вторым после Рима, Александрийский – третьим, Антиохийский – четвертым, Иерусалимский – пятым при сохранении всех их прав и привилегий[1084]. Греки категорично потребовали записать, что папа не вправе созывать Вселенские Соборы без императора, а также допустили его суд над Константинопольским патриархом лишь при условии, что понтифик прибудет для этого в столицу Византии[1085].

В виде компромисса латиняне опустили «чистилище», заявив лишь об «очистительных страданиях», согласились с тем, что квасной хлеб и опресноки одинаково допустимы, лишь бы пеклись из пшеницы[1086].

И вновь неожиданно для византийцев в последнюю минуту папа едва не сорвал унию. Когда дело дошло до утверждения соборных актов, латиняне потребовали поставить имя понтифика раньше императора. Царь напомнил, что созыв Вселенского Собора всегда являлся прерогативой Римских императоров, но папские легаты возражали, что это – первый Собор из всех Вселенских, на котором апостолик присутствовал лично. А потому, дескать, его имя должно быть впереди.

Палеолог заметил, что хотя, конечно, деньги на «командировку» в Италию византийцам дал папа, но без царского разрешения или приказа ни один восточный патриарх и епископ никогда не прибыл бы сюда. Увы, папа оставался непреклонным, и императору пришлось уступить. Трудно не заметить, что за счет таких небольших, но крайне обидных для византийского сознания «побед» Римский престол убивал существо примирительного процесса, раздувая огонь из искры[1087].

Когда дело дошло до подписания соборного акта, выяснилось, что несколько греческих архиереев тайно покинули Флоренцию, а св. Марк Эфесский заявил: «Подписывать не буду, что бы мне за это ни было!» Но 6 июля 1439 г. понтифик и 40 латинских прелатов подписали акт. С греческой стороны его подписал император и 18 архиереев (из 27), а так же монахи Афонской Лавры и Ватопедского монастыря. Не подписали документ св. Марк Эфесский, Исаия Ставропольский, монах Георгий, представлявший Грузинскую церковь, и Дионисий Сардский. Виссарион Никейский подписался дважды – за себя и своего учителя Мануила Хрисокока; всего 33 подписи[1088].

Документ был представлен папе, которого крайне разочаровало отсутствие подписи св. Марка Эфесского. Он даже потребовал от василевса наказать Святителя, но тот в ответ заметил, что не дело папы судить восточных архиереев, у которых есть император.

Уния была заключена, и оценка ее не так однозначна, как это зачастую пытаются представить. Учтем несколько важных обстоятельств. Никоим образом унию нельзя считать капитуляцией византийцев перед латинянами. С точки зрения церковных полномочий права папы, задокументированные на Соборе, в действительности выглядят не столь внушительно. Хотя понтифик и признан главой Кафолической Церкви, но император назван «его сыном», что свидетельствует о сохранении традиционных полномочий Римского царя в Восточной церкви и значительно микширует главенство понтифика[1089].

Большое значение имеют также и некоторые другие обстоятельства. Хотя римская богослужебная практика уже считалась не просто «образцовой», а единственно возможной, латиняне согласились признать равнозначной ей и греческую. Отказ от определения «чистилища» в том виде, как его исповедовала Римская церковь, также являлся немалой уступкой грекам. С точки зрения канонического права признание второго места Константинопольского патриарха вслед за Римом явилось большой победой Восточной церкви и ставило окончательную точку на споре о II Вселенском Соборе и 28м правиле Халкидона. Вслед за чем автоматически отзывались все анафематствования, наложенные в свое время латинянами на греков изза «воровства чести».