В следующий понедельник, 13 октября, прения были продолжены. Святитель Марк Эфесский без обиняков заявил во всеуслышание, что именно Римская церковь, внесшая в Символ Веры свои поправки, виновна в расколе. Позиция Исидора Московского и Виссариона Никейского была не столь беспощадной, но и они пожелали услышать аргументы на счет Filioque. Довольно долго стороны обсуждали методологию дебатов, в конце концов договорившись о том, что предмет спора будет исследован 16 октября, в пятницу.

В этот день первым взял слово св. Марк Эфесский, зачитавший определения о вере I и III Вселенских Соборов. Вслед за тем был зачитан и тот Символ, который провозгласили Отцы Халкидонского Собора, V и VI Вселенских Соборов. После этого было решено перенести дебаты на промежуточное совещание, которое наметили на 18 октября, а затем – 20 октября.

В этот день главную речь держал Андрей Родосский. Он и не оспаривал тот факт, что буквальная редакия Символа, как она сложилась к IV Вселенскому Собору, не знала Filioque, но доказывал, что это – не прибавление к нему, а лишь последующее разъяснение того догмата, который был заложен в Символ изначально. Греки же, в первую очередь Виссарион Никейский, при помощи аристотелевских силлогизмов и законов формальной логики на заседаниях 1 и 6 ноября убеждали тех в обратном. И едва ли можно сказать, не погрешая против истины, что византийцы в этом вопросе были выше своих оппонентов, чей стиль спора и аргументация выглядели куда более привлекательно и основательно, чем греческие.

Вскоре стало ясно, что при продолжении такой манеры дискуссии объединительный Собор становился невозможным, а его определения (если даже их примут) никогда не будут реципированы Западной церковью. Но ведь Собор созывался не для того, чтобы переспорить латинян, а с целью создать почву для объединения Церквей. Это в старое время, когда власть Византийского императора распространялась на всю Кафолическую Церковь, а Рим, как правило, выступал в качестве защитника истинного вероисповедания, можно было спорить с оппонентами, будучи уверенным, что царский закон и соборный орос сделают свое дело. К сожалению, теперь ситуация была совершенно иной, и приходилось дебатировать не с арианскими епископами, а с самой авторитетной и древней кафедрой Кафолической Церкви. И политическая власть Византийского императора на нее никак не распространялась.

Поэтому необходимо было найти разумный компромисс, и теперь уже императору пришлось приложить множество усилий для того, что приостановить своих архиереев. Он предложил грекам согласиться с предложением латинян и прекратить споры о Filioque, а в последующем диспуте с католиками о догмате постараться переубедить их. В принципе это было разумно: цель достигалась, но мягкими средствами, не отталкивающими латинян от Восточной церкви.

Неожиданно Константинопольский патриарх выступил категорично против этого предложения василевса. Смысл его доводов сводился к следующему: если мы побеждаем латинян в этом вопросе, то зачем сознательно лишаться преимущества? Император продолжал настаивать, и его поддержали Виссарион Никейский и Исидор, митрополит Московский и всея Руси, на деле убедившиеся в том, что стороны спорят о разном. Все же царю Иоанну VIII Палеологу удалось убедить остальных архиереев, и вскоре патриарх оказался в почти полном одиночестве. Было решено оставить споры о Символе Веры и переключиться на обсуждение вероучительного догмата[1067].

Но тут возникло еще одно непредвиденное обстоятельство – папа заявил о необходимости срочного переезда во Флоренцию. Чем был вызван этот шаг, остается только гадать. Некоторые восточные епископы видели в этом тайную интригу Римского епископа, сам Евгений IV объяснял переезд вспыхнувшей в Ферраро эпидемией чумы. А император, объявивший предложение папы, мотивировал это тем, что у понтифика закончились средства. А потому дал свое согласие на перезд во Флоренцию, готовую выделить необходимые средства для продолжения работы Собора.

Однако в действительности, как говорят современники, понтифика не столько пугала чума, сколько некий рыцарь Никколо Пиччинино, который с большой шайкой разбойников бродил вокруг Ферраро и состоял в тайных сношениях с врагом Апостольской кафедры герцогом Милана. Этот дерзкий кондотьер уже захватил Болонью, Имону, Равенну и Форли и угрожал совершенно отрезать папу от остальных его владений. Напротив, Флоренция, находившаяся под опекой дома Медичи, гарантировала безопасность, не говоря уже о покрытии всех финансовых издержек Отцов Собора[1068].

6 января 1439 г. состоялось последнее заседание Вселенского собрания в Ферраро, на котором составили акт о целях переезда – все по правилам ведения Вселенских Соборов, где документировалось каждое соборное событие, после чего переезд начался[1069].

13 января 1439 г. Иоанн VIII Палеолог вступил на улицы Флоренции, с восторгом взиравшей на «императора эллинов». Были даны театральные представления и устроен пир в его честь, а затем василевс отправился во дворец, специально приготовленный для него. Начали прибывать и другие Отцы Собора, включая Виссариона Никейского. Надо сказать, знакомство с Италией и многими видными учеными того времени многое изменили в настроениях митрополита. Как говорят, все свободное время он проводил в компаниях с Амброджо Траверсави, Гуарино, Флавио Биондо, Ауриспой, кардиналом Джузеппе Чезарини и Доменико Капраники. Первоначально их сблизила любовь к античности, но в дальнейшем объединили уже общие идеи и убеждения. Собеседники охотно снабжали митрополита латинскими книгами по вопросам соборных споров, и сближение позиций не замедлило сказаться на последующих событиях. Через три дня во Флоренцию прибыл Константинопольский патриарх Иосиф со всей остальной делегацией, а затем и Римский епископ. 26 февраля 1439 г. в папском дворце Собор продолжил свою работу[1070].

Однако спустя всего несколько заседаний стало ясно, что никакой компромисс становится невозможным. Император мучительно размышлял над тем, каким образом организовать унию, становящуюся все более и более призрачной. Как самый простой способ, он запретил членам византийской делегации дискутировать по спорным вопросам с латинянами, а сам устроил тайные совещания в патриаршей келье с участниками Собора, надеясь найти универсальный способ не поссориться с Римом и не ставить под сомнение восточную практику и догматы[1071].

Первыми помощниками василевса стали Виссарион Никейский, Исидор Московский и его протосинкелл Григорий. С их помощью, проведя предварительную работу, император созвал всех представителей Восточной церкви и открыто заявил, что им всем надлежит сделать выбор. Уния дает надежду Империи на выживание, дебаты – порождают лишь разъединение; нужно выбирать. Сам василевс выбрал унию, а потому запретил высказывать требование к латинянам убрать Filioque из Символа Веры. Всякого, кто ослушается его, император объявил государственным преступником, виновным в отсутствии лояльности к царской власти.