— протянул Дыкин. — Смерть ведь разная бывает. — го голос зазвучал угрожающе. — Одна — сразу прихватывает. Другая — натешится вволю.

Елена вздрогнула. О, ей хочется умереть сразу, как тогда, после удара ножом в спину. Совсем не страшно. Острая боль, яркая вспышка — и... темень небытия. Потом — пробуждение, встреча с сыном, мужем...

— Выбор в ваших руках, — услышала она, а думала свое: «Не будет пробуждения. Не придет Тимофей. Не увижу Сережу... Не суждено с ним встретиться. Бедный мальчик. Где ты? Сражаешься? Пал ли в бою? Жив или мертв — прости свою мать. У нее уже нет сил жить».

А Дыкин снова был вежливым, уважительным.

— Ну что ж, Елена Алексеевна, не обессудьте. Я предпринял все возможное, чтобы облегчить вашу участь. Вы сами отказались от моих услуг, и я умываю руки. — Он откинулся к спинке стула, прищурился, как бы прикидывая, верный ли взял тон. Помедлив, сказал: — Вами займется мой помощник. Скотина, каких мало. Вы и сами это прекрасно знаете. Для него нет ничего святого. Боюсь, не сможет проявить к вам должного уважения... Впрочем, — тут же добавил Дыкин, — мне кажется, вы, Елена Алексеевна, еще подумаете над моим предложением. У вас будет достаточно времени.

«Неужели он не видит, не понимает, как глуп, как самонадеян?» — думала Елена после разговора с Дыкиным. Пусть ей грозят тысячи смертей, она примет их, не задумываясь, не вымаливая пощады.

Быстро угас день. Камеру заполнил мрак. Грязной черноты ночное небо вдоль и поперек перечеркнули железные прутья. В сгустившейся темноте тускло светился лишь дверной глазок. По коридору, слабо освещенному керосиновой лампой, ходил полицай. Елена прислушивалась к его тяжелым шагам, зябко куталась в платок и не могла унять внутренней дрожи. «Что замыслил Дыкин? — спрашивала она себя. — Что уготовил?.. — Но тут же отгоняла пугающие мысли, — Почему меня должно тревожить это? Разве не все равно, какой будет смерть?»

И вдруг она почувствовала, что лжет себе. Да-да, лжет. Все дни после гибели Тимофея это было правдой. Еще по пути сюда ничто не могло ее тронуть, ко всему была равнодушной. А сейчас... сейчас эта обстановка заточения, многозначительная любезность Дыкина, неизвестность — все пугает Елену. Она возвращалась в реальный мир из оцепенения, вызванного гибелью Тимофея.

Тишину ночи расколол крик-стон. Елена вскочила. Сердце — чуть не выскочит из груди. Перехватило дыхание. А там, за стенами ее камеры, все утихло. Она успела подумать: «Не померещилось ли все это?» Но послышалась грубая брань. Снова раздались стоны. Истязали женщину. Ее высокий голос взвивался и внезапно обрывался, замирал. Потом донесся глухой стук падающего тела. Или ей почудилось? А почему приближаются эти тяжелые шаги? Что им надо среди ночи?.. Щелкнул замок? Скрипнула дверь? Нет, это галлюцинации. Слуховые галлюцинации, и только. Сейчас все пройдет. Выходить? Разве этот окрик к ней относится? Разве...

— Тебя что, в шею вытолкать? — повысил голос тот, кто стоял у распахнутой двери с карабином в руках.

Елена засуетилась, поспешила выйти. Конвоир указал стволом в конец коридора:

— Вон туда.

Едва она приблизилась к последней комнате, дверь распахнулась, двое полицейских выволокли женщину. Голова ее безжизненно свисала на грудь, ноги волочились по полу. Елена в ужасе отпрянула. Она с трудом узнала жену Алексея Матющенко. «Так вот что имел в виду Дыкин...» — пронеслось у нее в голове. Сзади ее подтолкнули, и Елена едва не упала посреди тускло освещенного кабинета. Прямо перед собой она увидела дикие глаза Недрянко, словно натолкнулась на них, и это помогло ей удержаться.

— Ну?! — расставив широко ноги, обтянутые милицейскими галифе, и разглядывая ее в упор, зловеще процедил Недрянко. — Видела?! А теперь погляди туда, — качнул головой в сторону.

Елена повела взглядом в указанном направлении и едва не вскрикнула. У стены полуобнаженный, с вывороченными назад руками стоял Алексей Матющенко. Грудь его — сплошное кровавее месиво.

— Узнаешь? — уставился на нее Недрянко.

Да-а, — ответила Елена подавленно. Ведь как же не знать односельчанина, если столько лет прожили рядом.

— К нему шла на связь? — Опять острый, пронизывающий насквозь взгляд.

— Не понимаю...

— Твой помощник? — Это уже к тому, распятому у стены.

— Дурень, — презрительно обронил Матющенко. Вся ненависть к мучителю светилась в его наполненных сумасшедшим пламенем зрачках.

Недрянко заиграл плетью и нехотя отбросил. Видимо, он уже устал. А может быть, не хотел, чтобы Елена видела его бессилие перед этим человеком.

— Уведите, — приказал полицаям.

Теперь Недрянко понимает: рано взял Матющенко. Поторопился. Боялся, что Фальге не поверит, и хуже наделал. Матющенко нагло отвергает все обвинения, выставляет себя безвинно оклеветанным.

«Яке підпілля? Яке бюро? Приверзлося? Не інакше, як приверзлося. Я ж безпартійний».

Выходит так, что он, Недрянко, все это выдумал. Тут и Фальге в пору задуматься...

Недрянко присел у стола, закурил. Решил, что еще не все потеряно, что и ему не занимать упрямства, что в конце концов сумеет «расколоть» Матюшенко. «Жену не пожалел, попробуем «пощекотать» пацана», — злорадно подумал.

Пустив кольцо табачного дыма, Недрянко проследил, как оно расширяется, деформируется, тает. Не оборачиваясь к Елене, спросил:

— С чем шла в Крутой Яр?

Он уже знал от Дыкина, какие обстоятельства привели ее домой. Вопрос задал на всякий случай. Авось ей что-нибудь известно о подполье.

Елена молчала, недоумевающе глядя на него. А он пустил еще одно кольцо.

— С каким заданием?

И снова Елена не нашлась, что сказать. Ее только сейчас поразило вот это превращение бывшего начальника милиции.

— Отвечай! — рявкнул Недрянко, со всей мочи хватив кулаком по столу.

«Сейчас, сейчас начнет бить, — уже физически ощущая боль, подумала Елена. — Потом поволокут, как эту несчастную женщину, чтобы потом снова...»

— Не смейте! — в отчаянии вскрикнула она. — Не смейте!..

Недрянко тыльной стороной ладони уперся ей в подбородок, запрокинул голову. Он задержался взглядом на ее миловидном лице, отступил, оценивающе снизу вверх окинул по-девичьи стройную фигуру.

— Губа не дура, — пробормотал, имея в виду Дыкина и уже не сомневаясь, что начальнику удастся добиться своего.

О, Недрянко считает себя хорошим знатоком людских душ. Были разные среди тех, кого он спровадил на тот свет. Одни, уходя из жизни, оставались до конца твердыми, другие — лишь вначале храбрились, а потом раскисали, ползали на коленях. Эта женщина, по его мнению, действительно может принять смерть с