которого воодушевляют вождей русской революции. Поэтому я хочу быть первым строителем большого электрического завода в России и предлагаю построить завод электрических лампочек»[1658].

Красин, сам хорошо знакомый с отраслью и всячески поддерживавший план электрификации России, быстро нашел общий язык с Ф., как его обозначает, вероятно для большей конспирации, Семен Либерман. Для меня очевидно, что этим таинственным Ф. был Джерард Филипс[1659], чей отец действительно приходился двоюродным братом (первым кузеном) К. Марксу. Сегодня нам не надо рассказывать о том, что за фирма «Филипс», лично у меня, вон, телевизор с ее названием. Отлично работает, надо сказать. К слову, в итоге, несмотря на всяческую поддержку со стороны Красина и захватывающую политическую упаковку — внук самого Маркса! — дело не сладилось: опередила какая-то вроде бы немецкая компания.

Но со временем становится очевидным, что Леониду Борисовичу все сложнее усидеть на двух стульях, совмещая длительные командировки за границу с руководством функционированием НКВТ. Это, как мы уже видели, приводит к многочисленным конфликтам, в том числе и с Лениным. Безусловно, сыграл здесь свою роль и фактор РЖМ. Особенно после ухода Владимира Ильича с политической арены Леонида Борисовича начала тяготить необходимость управлять столь сложным организмом, как НКВТ, где дела шли далеко не безоблачно. Все это угнетает Красина.

Возможно, сказывались проблемы со здоровьем. Допускаю, что именно по этой причине Леонид Борисович даже с некоторым облегчением воспринял исчезновение НКВТ как самостоятельного ведомства в результате поглощения его Наркоматом торговли и создания нового монстра — Наркомата внешней и внутренней торговли[1660]. Так же безропотно он согласился занять должность заместителя вновь назначенного наркома Цюрупы. Как вспоминают современники, даже приходя на работу, в новом ведомстве Красин большую часть дня проводил в своем кабинете, лежа на диване. Он полностью утратил интерес ко всему, что не касалось его здоровья и обустройства семейных дел. Леонид Борисович попросту тянул время, дожидаясь распоряжения о его направлении на дипломатическую работу за границу.

Но при всех волнениях и передрягах тех дней Красин не забывает о главном — о деньгах, советуя жене обращаться к его верным помощникам в этом щекотливом вопросе — Берзину[1661] и Стомонякову. Его все чаще охватывают приступы панического страха, что ему так и не удастся выехать за пределы СССР, а значит, его семья может быть обречена на самое, по его представлениям, страшное — нищету и прозябание. Весь его предыдущий жизненный опыт это неопровержимо доказывал.

Годы подпольной революционной борьбы создали у Красина обостренное стремление к обеспечению собственной безопасности. У него было сильно развито предчувствие приближающейся опасности, выработанное опытом нелегальной работы, арестами, ссылками, негласным и гласным надзором полиции, а главное — тотальной и непрерывной слежкой. Он буквально кожей ощущал сгущение атмосферы угрозы личной безопасности вокруг себя. Да и как могло быть иначе, ведь уже в декабре 1889 г. петербургская охранка установила за ним тайное наблюдение[1662]. А вскоре, в 1890 г., последовал и первый арест: правда, весьма безобидно закончившийся для студента-бунтовщика — четыре дня с друзьями провел в участке. Однако начальство института решило не ограничиваться полицейским внушением, и Леонида вместе с младшим братом Германом отчисляют из вуза, как и два десятка других зачинщиков беспорядков. К счастью, ссылка в Казань продлилась недолго, и уже в сентябре им с братом как способным к техническим наукам студентам позволили вновь вернуться в столицу и приступить к занятиям. Неприятности не охладили революционный пыл Леонида. И скоро он, получив свой первый псевдоним «Василий Никитич», твердо становится на путь борьбы с режимом, следует признать, обошедшимся с ним весьма гуманно даже по временам моего студенчества. Может быть, поэтому урок и не пошел впрок: новый арест, повторное исключение из института и высылка в Нижний Новгород (Колыму еще не посылали осваивать).

Стремясь выйти из-под плотного надзора полиции, Красин и в армию пошел добровольно, хотя уже работал мастером, а по факту инженером на заводе промышленных горнов. Но ему надоедала полиция, требовавшая у владельца завода уволить недоучку без диплома.

И вот Красин — унтер-офицер полевого инженерного батальона, хотя в казарме появлялся нечасто, предпочитая снимать частную квартиру. Положение вольноопределяющегося не только сокращало с трех до полутора лет срок армейской службы, но и позволяло достаточно много вольностей. Благо условия и благосклонное отношение начальства этому способствовали. На правах невесты навещала его некая курсистка Любочка Миловидова[1663] (о ней речь впереди). Помимо любовных утех, у молодых оставалось время и на революционные дела. Служил Красин мастером на строительстве Ярославской железной дороги. Откровенно говоря, нам трудно сегодня представить, чтобы исключенного из института за революционную деятельность и высланного из столицы студента, которому запрещено посещать крупные города, взяли добровольцем в армию, да еще и на привилегированном положении, но такова была реальность «кровавого» царского режима.

Более того, даже отсидев затем 10 месяцев за революционную деятельность в Таганской тюрьме в Москве, после того как его арестовали вместе с братом Германом[1664] на съемной квартире (а вышли на него опять же через Миловидову — все дело в страсти), ему в 1893 г. разрешили вернуться на службу, сохранив воинское звание. Только «в наказание» перевели дослуживать в 12-й Великолукский пехотный полк в Тулу, правда, сначала поместили на казарменное положение. Но ненадолго. Здесь вновь оказался востребованным инженерный талант Красина: командир полка поручил ему наблюдение за постройкой нового учебного лагеря. Режим был настолько «жесткий», что он мог неделями кататься с Любочкой, посещая местные достопримечательности, в частности Ясную Поляну. Здесь ему даже удалось подискутировать с великим писателем о марксизме. Но Лев Толстой не стал особо тратить время на этот пустой, с его точки зрения, спор, просто повернулся и ушел. Вскоре Красина и вовсе демобилизовали в запас, хотя военный министр предлагал лишить его звания и поместить на четыре месяца в военную тюрьму. Но бумага где-то затерялась. Бывает. Россия, знаете ли, бюрократия.

Потом бывали еще аресты, но прямых улик против Красина не обнаруживалось. Возможно, отчасти сказывалась и хорошая осведомленность самого Леонида в тонкостях полицейской работы. Отец революционера Борис Иванович служил ни много ни мало начальником полицейского управления Тюменского округа, размеры которого и представить-то страшно. Это и сейчас огромный край, а тогда — ни тебе дорог, ни вездеходов, ни вертолетов. Отец часто брал двух старших мальчиков с собой в служебные поездки, а сыскное дело он знал хорошо, ибо поднялся до своей высокой должности с самых низов. А мальчишки, они такие, тем более смышленые, — как губки впитывали в себя все разговоры