тяжело обронил он, – и ты ей будешь.

Калерлея покачнулась.

– Что я могу ей дать, Идан? – голос её задрожал. – У неё всё есть. Даже… – она задохнулась, – даже родители. Я… мы не можем дать даже половины того, что она имеет сейчас. Я хочу создать мир, в котором она будет жить в безопасности…

– А я не хочу, чтобы моя женщина воевала, – сквозь зубы процедил Идан. – Если понадобится, я тебя здесь в цепях оставлю. Моя женщина больше не будет стоять под ударом меча.

– Ты паттер! Жрец! – яростно напомнила ему Калерлея. – Ты должен будешь нести волю богов своим подданным. Рядом с паттером должен быть аррех[1], который уже продиктует волю жреца народу! Я…

– Тогда аррехом стану я! – зарычал Идан, наступая. – Я стану мечом, который приведёт страну к миру и порядку. Я продиктую волю паттера народу. А ты, Калерлея, принесёшь народу волю богов.

Ошеломлённая женщина отшатнулась.

– Ты хочешь…

– И пока я навожу порядок, ты будешь сидеть здесь и думать, какую веру ты понесёшь своему народу, – глаза Идана горели. – Я хочу перевернуть эту страну. И ради этого я выбираю путь воина. Я забираю его у тебя, а взамен ты берёшь мой путь.

– Идан… – голос Калерлеи зазвучал жалобно.

Кто-то дёрнул её за юбку, и женщина застыла, увидев дочь.

– Мама Калерлея, а ты останешься? – на языке песчаных волков девочка говорила дурно. – Останься.

Её жёлтые глаза молили. Они были очень похожи на глаза Идана, только он молить не умел. Он смотрел как давил. А дочь мучила её мольбой. Сердце Калерлеи никогда ещё не было таким податливым и нежным.

Ничего не ответив, она опустилась перед девочкой на колени и впервые в жизни обняла своего ребёнка.

Идан действительно пробыл только до вечера. Он ушёл, оставив Калерлее тоску и тревогу. Мелькали мысли, увидит ли она его когда-нибудь ещё раз, сердце ныло, душа плакала. И в то же время расцветала тихая нежность, когда женщина смотрела на шумную и бойкую дочь. Девочка плакала, когда папа ушёл. Госпожа Сина долго её успокаивала, а наагариш в это время раздражённо мялся поодаль. Видимо, детских истерик он боялся. Впрочем, как и большинство мужчин.

– Надо же, какая же интересная судьба ожидает ваш народ, – наагариш подполз и встал рядом.

Калерлея была бы рада поучаствовать в утешении дочери, но не знала, что делать. Да она и сама нуждалась в утешении.

– Женщина-паттер. Давненько такого не было в истории песчаных волков.

– Никогда такого не было, – мрачно отозвалась Калерлея.

– Дурное знание истории своего народа не приведёт вас к победе, – укорил наагариш. – Первые паттеры были женщинами. С чего начали, к тому и вернётесь. Что за удивлённый взгляд? Я понимаю, что стоящим у власти выгодно утаивать эту часть истории, но вы же мятежница, вы должны докапываться до истоков.

– Даже если и так, это будет сложно осуществить. Старые падальщики не захотят меня признать.

– Вы жена Идана, ваш союз скрепит ваши притязания на сан правом крови.

– Я ему не жена, – сочла нужным уточнить Калерлея. Она хотела добавить «пока», но смутилась и опустила.

Её слова произвели странный эффект. Часовые всколыхнулись, встрепенулись и как один посмотрели на неё удивлёнными и заинтригованными взглядами. Женщина даже немного отступила от неожиданности.

– Всё в порядке, – успокоил её Гайраш. – Просто, – тонкие губы разошлись в усмешке, – в этом доме женат только я.

Калерлея почувствовала, как под десятками взглядов по спине бегут мурашки.

– Я тоже скоро выйду за Идана, – поспешила добавить она.

Наагариш насмешливо на неё посмотрел и возвестил:

– Незамужняя женщина – свободная женщина.

И в этот момент тревога за судьбу народа и жизнь Идана слегка унялась. Зато вскинула голову тревога уже за свою собственную судьбу.

[1]Аррех – жреческий чин, который носит главный военачальник в землях песчаных волков. Если пасс – помощник и заместитель паттера в мирских делах, то аррех – помощник и заместитель в военных. Но при паттере Иоргоне это место пустует уже двадцать лет. Доверенное лицо найти сложно.

Глава LX. Пробуждение Многоликого и Многоимённого

Сквозь полудрёму Ссадаши слышал голоса. Они звучали тихо-тихо, но отчётливее, чем в его снах, которых он видел великое множество.

Ему казалось, что он живёт во снах.

– Лилашей сказал, сегодня отпустит, – басил Вааш.

– Когда сегодня? – собеседник, Арреш вроде, нервничал. – А если совсем не проснётся?

– Ты чего мне панику сеешь? Лилашею не доверяешь?

– За дядю переживаю, – стушевался наг.

– Чего переживать? Ел, пил, спал, до отхожего места ползал. Всё, кроме мозгов, работает.

Ссадаши с трудом разлепил веки. В памяти плавали зыбкие картинки снов. Снилась ему в основном еда и короткие разговоры.

– Где Дейна?

– Да вот прилегла на минуточку, – Вааш возмущённо махнул рукой на торчащую из-под одеяла кудрявую макушку, – дай поспать девочке. И так мух с тебя гоняла весь день.

Дейна… Наг повернул голову из стороны в сторону, но на смятой постели девушки не было. Сквозь полупрозрачный полог балдахина просвечивали фигуры Вааша и Арреша и ослепительно светлело пятно окна. Всё тело было ужасно тяжёлым. Ссадаши едва чувствовал зверски затёкший хвост, но стоило пошевелить конечностью, как её пронзили миллионы иголочек. Казалось, даже чешуя зашевелилась.

– Вааш, – пересохший язык не ворочался.

– Ссадаши? – встрепенулся друг, и под полог мгновенно проникла его встревоженная физиономия.

Рядом просунулась голова взволнованного Арреша, и племянник неуверенно улыбнулся.

– Что со мной? Почему… – Ссадаши высунул сухой язык и отплевался. Пошла слюна и стало проще. – Почему я мог не очнуться?

– Всё ты мог! – Вааш недовольно уставился на Арреша. – Просто у кого-то нервишки как у девочки.

– Себя вспомните, когда ваша дочь локоть ободрала, – Арреш на всякий случай посторонился.

– Но-но-но! Тебе-то Ссадаши не дитёнок, так что держи себя в руках. Всё ты мог и вот благополучно проснулся. Спал ты. Мы тебя, чтобы ты не бедокурил, сонным зельем поили.

– Сколько? – Ссадаши почувствовал холодок.

– Пять дней, – мигом успокоил его Вааш. – Мы, как на берег высадились, погрузили тебя на дракона и вот вчера вечером прибыли. Это всё из-за твоей натуры!