– Танкред… – в конце концов удалось ей выговорить. – Бесполезно… ты сам знаешь…

– Нет! Нет! Ни за что, я не дам тебе умереть, я позову Льето, он принесет медблок и…

– Танкред… нет… пожалуйста…

– Но почему? Почему ты ничего не сказала?..

Рыдания прервали его голос. Клоринда на мгновение прикрыла глаза, словно от нее требовалось неимоверное усилие, чтобы держать их открытыми. Потом ее веки снова приподнялись.

– Это не важно, Танкред… Так лучше…

– Нет, как ты можешь так говорить?

– Потому что… я снова счастлива, любовь моя… Я опять увидела тебя… в последний раз… И теперь я знаю, что ты меня еще любишь…

– Я никогда не переставал любить тебя…

– Я знаю… Я была тебя недостойна…

Голос Танкреда сорвался:

– Не говори так…

– Я любила тебя… как никто никогда никого не полюбит…

Внезапно Танкред услышал тревожный сигнал критических жизненных показателей. Экзоскелет Клоринды больше не может поддерживать минимальный уровень жизненных функций.

– Нет… – еле слышно пробормотал Танкред.

Тревожный сигнал стал пронзительным.

– Не… забывай меня… – выдохнула она. Сигнал тревоги смолк.

Клоринды не стало.

Танкреда словно разрывало изнутри, сверхъестественная сила сжимала сердце. Он завопил. Крик боли был так ужасен, так громок и страшен, что прекратилось сражение вокруг. Все взгляды обратились на человека, который выл от невообразимой боли, какую не могла причинить ни одна физическая рана.

Именно в это мгновение небеса прорезала ослепительная молния. Молния, за которой не последовало раскатов грома. Бо́льшая часть сражающихся в удивлении прекратила бой, все подняли головы к исполинскому полотну, разворачивающемуся над Новым Иерусалимом. Сперва возник один титан стометровой высоты, потом второй.

Первый сидел на троне размером с кафедральный собор, который казался расположенным прямо на краю лагеря крестоносцев, второй стоял перед ним на коленях, почти на другом краю плато.

И тут Урбан IX начал говорить.

* * *

15:33

Овладевшее мной крайнее возбуждение достигло такого пароксизма, что я испугался, как бы не сдало сердце.

– Сработало, – прерывисто дыша, прошептал Паскаль. – Господи, сработало…

Я не знал, бьется ли его сердце о ребра с той же силой, как мое, но его состояние выдавал дрожащий голос. Мы все сгрудились перед видеопанелями пульта в Котелке, Колен по-прежнему сидел за клавиатурой. Изображения с камер наблюдения в Новом Иерусалиме, как и с «Вейнеров» крестоносцев на равнине, показывали одно и то же: ISM-3n прекрасно справился с задачей, он проецировал нашу голографическую запись в воздухе над полем боя.

Запрограммировать взлом, чтобы взять под контроль проектор, было плевым делом. Предполагаю, что создателям систем безопасности просто в голову не приходило, что кому-то может понадобиться залезть в эту машину. Меня скорее тревожила бомбардировка крыши Генштаба язе’эрами: при всей ее необходимости, осуществить такую операцию было крайне сложно. На данный момент я еще не знал, сколько летунов погибло при пересечении защитного периметра Нового Иерусалима; в любом случае некоторым удалось добраться до цели и сбросить гранаты.

Теперь оставалось только надеяться, что осколки свода не вывели из строя сам ISM-3n: без него все остальное теряло смысл. По словам Колена, в верхней части аппарата находится огромная линза, толщина которой вполне может противостоять падению обломков, а ее выпуклость не даст им скопиться. И он явно не ошибся.

От огромного облегчения я несколько раз крепко хлопнул его по спине, пока на экранах пульта мы наблюдали за результатом наших подвигов.

– Поверить не могу, что картинка получилась такой большой! – со смехом воскликнул Сильвио. – E’quasi magico![51]

– Нет-нет, ничего общего с волшебством, – совершенно серьезно возразил Колен, довольный, что может продемонстрировать свою компетентность в данной области. – На этот раз голограммный цилиндр проецирует на полной мощности, в отличие от ретрансляции обращения папы сразу после высадки. В тот момент передача шла через промежуточное звено, и картинка значительно пострадала. Ничего общего с тем, что сегодня.

– Вот уж точно, ничего общего с сегодняшним! – подхватил Паскаль. – Вряд ли папа мог предположить, что миллионы крестоносцев услышат то, что он сейчас говорит!

– Точно, – кивнул я. – И до чего жаль, что меня там нет, чтобы увидеть все своими глазами!

* * *

15:34

«…Итак, Петр Пустынник нас предал… Он предал мое доверие, и, что намного важнее, он предал План защиты нашей святой Церкви!»

Урбан был в ярости. Складки его белоснежного одеяния вздрагивали всякий раз, когда он хлопал ладонью по бархатному подлокотнику кресла. Его лицо, носившее следы тридцатидевятилетнего жесткого и непримиримого понтификата, казалось еще старее от гнева. Синих глаз почти не было видно.

«…я ни в коем случае не должен был доверять ему руководство крестовым походом. Это самое ошибочное решение в моей жизни, и сегодня мы вынуждены за него расплачиваться!»

Совершенно безразличный к световым гигантам, вознесшимся над равниной, Танкред долгие минуты выплескивал свою муку и замолк, только когда стал задыхаться. Тело Клоринды по-прежнему лежало у него на коленях, ее волосы шевелил легкий ветерок, дующий на уровне земли, лицо было залито кровью, смешавшейся со слезами мужчины, которого она любила. Склонившись над ней, скорчившись от горя, он прижался лбом к ее лицу, словно надеялся вместо нее уйти в смерть.

«…ваше решение не было ошибкой, святейший отец, – постыдно угодничал Роберт де Монтгомери. – Этот человек ввел в заблуждение всех нас. Даже я сам, когда вы удостоили меня права узнать наиболее деликатные детали этого дела, был искренне уверен, что Петр Пустынник всегда будет ставить безопасность Церкви выше своих наивных принципов…»

Повсюду на поле битвы замедлялись атаки, пока не прекратились одна за другой. Люди, как и атамиды, были поражены неуместностью этого ирреального зрелища. Биномы оперцентра непрерывно передавали одно и то же указание войскам атамидов: «По мере возможности выходите из боя, чтобы крестоносцы могли посмотреть запись! Дайте им посмотреть!»

«…Именно так, – ответил Урбан IX Роберту. – Я выбрал Петра Пустынника, ибо был уверен: его слепая вера позволит ему принять что угодно. Тогда мне казалось, что только абсолютный фанатик может выдержать тот факт, что Христос был обычным атамидом, а вовсе не сыном Божьим! Я думал, что Петр ради спасения веры, которая всегда представляла основу его жизни, будет готов на все. Какая ошибка! Сегодня я осознаю, что произошло нечто прямо обратное. Его вера была слишком безоговорочна, чтобы потерпеть малейший изъян».