Моя задача заключалась в том, чтобы без промедления отправлять подкрепление тем, кто сумел закрепиться на верху стены, чтобы защитники не сумели оттеснить их. Вскоре стало ясным, что пробравшиеся наверх могут ворваться в город, открыть ворота, в которые хлынет моя конница.

Первыми удалось распахнуть восточные ворота и в них ринулись мои конники. Для закрепления захваченных позиций я велел им занимать находящиеся на их пути дома, выгонять из них жителей и убивать всех, кто вздумает сопротивляться.

Ворвавшиеся, не встретив особого сопротивления, прошли через весь город, достигли западных ворот и распахнули их. Одновременно со стен вниз ринулись те, кто взбирался на них. Обстановка складывалась таким образом, что я почувствовал необходимость самому быть внутри города.

До того времени ничего не было слышно о страшном Тогрул Булаке и я понял, что найду его в Арке (цитадели) и тогда выяснится, способен он сразиться со мной или нет. Но, добравшись к Арку, я обнаружил, что на нем вывешен белый флаг, означавший сдачу и понял, что Тогрул Булак не намерен далее сопротивляться.

Я крикнул вопрошая, кто является командующим той цитадели и почему он не показывается на глаза. В воротах показался человек крепкого сложения. Я спросил, не Тогрул Булак ли он? Тот ответил утвердительно. Я спросил: «Если желаешь сдаться, почему не велишь остальным своим прекратить сопротивление. Твой белый флаг, пока в городе идет сопротивление, это всего лишь хитрая уловка!»

Тогрул Булак сказал: «О, Амир Тимур, я не желал войны с тобой, не питал к тебе вражды, почему же ты напал на этот город?» Я ответил: «Ты вынудил меня к тому. Если ты не хотел войны со мною, тогда зачем запер ворота и мешал войти в город?» Он ответил: «Видя твое намерение напасть, я был вынужден запереть ворота». Я спросил, сколько лет он правит городом. Он ответил, что пятнадцать лет. Я спросил: «За все это время ты, что так и не уразумел разницу между мирными и военными обычаями. Я был намерен проследовать через эти места, идя войной на Рум, ты же должен был дать мне понять, что настроен мирно. Признаком дружелюбия является выйти самому или прислать кого-либо и с почетом встретить меня, сообщить, что ворота города открыты для меня, я могу войти в него. Тогда я бы разбил лагерь за городом и не позволил войску вступить в него, ограничившись лишь тем, чтобы получить от тебя продовольствия и корм, да и то в обмен за справедливую оплату. Такое известно всякому, кто правит хотя бы десять дней, а ты, получается и после пятнадцати лет пребывания у власти не уразумел такого простого обычая или прикидываешься несведущим. Пока мы ведем такие разговоры, продолжается битва и льется кровь, так что если хочешь по доброму сдаться, вели своим скорее прекратить сопротивление».

Тогрул Булак ответил: «Сию же минуту я велю прекратить сопротивление, при условии, что и ты велишь своим воинам прекратить резню, убийство и захват пленных». Я ответил: «Твое положение побежденного не дает права ставить какие-либо условия предо мною, победителем. Я вправе ставить условия прекращения войны и я не приму никаких условий кроме того, что по окончании битвы сохраню жизнь тебе и тем, кто добровольно сложит оружие». (Эти слова Тимурленга схожи со словами Юлия Цезаря: «Горе побежденным!» — Марсель Брион).

Вскоре в воротах цитадели появились люди с барабанами, горнами и сурнаями, в руках некоторых были духовые инструменты, напоминавшие воронку. Они заиграли, то был знак всем прекратить сопротивление и сдаваться в плен. В свою очередь я велел передать войску прекращать сражаться всюду, где враг сдается в плен. Звуки из тех воронок огласили весь город и вскоре начали поступать донесения о повсеместном прекращении битвы.

Тогрул Булак, все еще находившийся у ворот цитадели, сказал: «О, эмир, входи же и будь моим гостем, я принимаю тебя как такового». Я ответил: «Эй, Тогрул Булак, у меня дела в этом городе, они зовут меня и я не могу принять твое приглашение. Сейчас мои воины вступят в цитадель, тебя и твою семью они не тронут. Тебе не разрешается покидать цитадель, разве что когда я сам приму решение об этом». К полудню весь Халеб принадлежал нам. Я совершил омовение и намаз в большой мечети того города, после чего ко мне подошел имам мечети. То был седобородый мужчина, со светлым лицом и мягким взором, что свидетельствовало о чистоте его души. Он сказал мне по-арабски: «О, великий эмир, видя, как ты совершаешь намаз, я понял, что ты мусульманин, поэтому будь же великодушен по отношению к мусульманам».

Я ответил: «Никому из мусульман я не причинял обиды, если они не стремились обидеть меня, сопротивляться мне. В этих случаях я поступаю в соответствии в велениями шариата. Жители этого города оказали мне сопротивление, они должны искупить свою вину, их имущество станет добычей воинов, а молодые мужчины и женщины станут пленниками».

Имам пятничной мечети, которого звали Файз-уд-дин Амели, сказал: «О, великий эмир, люди этого города не хотели оказывать сопротивления, но когда Тогрул Булак запер ворота и решил воевать, они не в силах были удержать его от этого. О, великий эмир, если ты правитель города и решил воевать с другим правителем, пришедшим из чужих земель, разве в состоянии будут твои подданные противиться такому твоему решению? Жители Халеба, таким же образом, не были в силах поступить против воли своего правителя, если бы не это, им и в голову не пришло бы противостоять завоевателю Вселенной Амиру Тимуру Гурагану… прояви же великодушие и прости их… если тебе нужна добыча — направь войско в земли неверных-кафиров и возьми там всё золото и драгоценности, что копились в течении двух тысячелетий».

Я ответил: «Эй, Файз-уд-дин Амели, что ты имеешь в виду под землями неверных?» Имам ответил: «Я имею в виду Византию, жители которой — кафиры».

{Пояснение — название Стамбул, столицы османского государства еще не появилось в те времена, когда тот город называли Византией. Правильным названием было «Бизанс», простой народ произносил его как «Бизанти» или «Бизан». Название «Стамбул» появилось полвека спустя после Тимурленга, в результате завоевательного похода на Византию султана Махмуда Фатеха (Победителя) османского правителя — Марсель Брион.)

Я спросил, бывал ли он в Византии. Он ответил: «О великий эмир, однажды я был там, тот город столь огромен, что десять таких городов, как Халеб могут поместиться в нем. В