связи между улучшением жизни, нравственностью и богатством в крестьянском быту» (Земледельческая газ. 1856. № 23, 24). Достоевский мог знать об этом по иронической реплике Н. Г. Чернышевского в его «Заметках о журналах», опубликованных в «Современнике» (1857, № 1). Чернышевский писал: «Возможно ли читать без смеха эти предположения, что для улучшения быта поселян нужно затянуть сельских девушек в корсеты, набить их головы романами, выучить их танцевать французскую кадриль, а мужиков приучить к тому, чтобы они целовали ручки у своих дам?».[54]

Достоевский, как и в других произведениях, не просто использовал в «Селе Степанчикове» традиционные классические образы и сюжетные схемы, он часто отталкивался от них, психологически переосмысляя их и полемизируя со своими предшественниками.

Показывая в повести «Дом в деревне» полную зависимость доброго Хрустина от фактической приживалки Аграфены Степановны, Полонский объясняет это вялостью и апатией Хрустина, рисует «затухание» личности, бытовое и распространенное явление, не раз изображавшееся писателями натуральной школы.[55] Достоевский прошел мимо этих проблем, поставив вопрос о диалектике характеров, глубоких подспудных, не ясных поначалу мотивах поведения человека. Это подтверждает и сравнение «Села Степанчикова» с «Нахлебником». Тургеневский Кузовкин робок и унижен. Опискин же сам стремится унизить всех окружающих. Кузовкин отказывается от предложенных ему Елецким десяти тысяч, движимый чувством собственного достоинства. Фома Опискин, отказываясь от ростаневских пятнадцати тысяч, это чувство собственного достоинства лишь симулирует, унижая и посрамляя своего благодетеля.

Столь же отличен психологически Фома и от мольеровского Тартюфа. Герой Мольера действует последовательно и планомерно. Маскируясь добродетелью, он стремится овладеть деньгами Оргона и его женой Эльвирой. Ради этого он хитрит и лицемерит, его поведение от начала до конца логично и рационально. Иначе действует Фома. Ситуации «Тартюфа» как бы намеренно предложены автором читателю в «Селе Степанчикове» в качестве возможной мотивировки, но отвергнуты им. Так, предположение, что «генеральша находилась в непозволительной связи с Фомой Фомичом», отведено автором. Не было у Фомы и интереса к Настеньке, что можно было бы вначале подозревать. Наконец, Фома отказался от предложенных ему Ростаневым денег — и отказался искренне. Фома не преследует определенной сознательной цели, он ничего не планирует заранее, действует по наитию. По словам Мизинчикова, он «тоже в своем роде какой-то поэт». Акцентировав в поведении Фомы моменты, не поддающиеся простому, рационалистическому объяснению, Достоевский затронул в «Селе Степанчикове» тему, ставшую центральной в «Записках из подполья» (1864). На эту связь образов Фомы Опискина и «подпольного» человека впервые указал В. В. Розанов.[56] Попытки полковника Ростанева и его племянника объяснить характер Фомы только условиями его жизни и тем, что сам он был унижен и оскорблен, представлены Достоевским как попытки несколько прекраснодушные и во всяком случае не дающие решения вопроса. Просветительские взгляды на роль среды в формировании человека у Достоевского ассоциировались с теорией и практикой натуральной школы 1840-х годов. Поэтому Сергей Александрович, рассуждая в «Заключении» повести о том, что «нельзя презирать падших, а, напротив, должно <…> восстановлять» их, и декламируя стихотворение Некрасова «Когда из мрака заблужденья» (см. с. 195), рассказывает дяде о натуральной школе. Здесь ощущается скрытая полемика и со взглядами Белинского, в той или иной степени отразившимися в позиции «Современника» 1850-х годов.

Созданный Достоевским характер русского Тартюфа впитал в себя не только многочисленные, сложные литературные традиции. Еще А А. Краевский, прочитав «Село Степанчиково», обратил внимание на черты известной психологической близости Фомы к Гоголю второй половины 1840-х годов, сказав M. M. Достоевскому, что Фома «напомнил ему Н. В. Гоголя в грустную эпоху его жизни».[57] Вопрос о Гоголе как возможном прототипе Фомы Опискина был детально исследован Ю. Н. Тыняновым в статье «К теории пародии» (1921).[58] Тынянов убедительно показал, что в «Селе Степанчикове» пародируется книга Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» и отчасти личность ее автора. Внешний облик Гоголя последних лет жизни, его характер, манера поведения нашли отражение и сложное переосмысление в образе Фомы.

Еще одна Деталь, подтверждающая сходство Фомы Опискина с Гоголем, отмечена американским исследователем Ю. Маргулиесом.[59] В пятой главе второй части «Села Степанчикова» возвращенный из «изгнания» Фома требует малаги, на что Бахчеев замечает: «И вина-то такого спросил, что никто не пьет! Ну кто теперь пьет малагу, кроме такого же, как он, подлеца?» (см. с. 176). Эпизод этот совпадает с рассказом И. И. Панаева о встрече Гоголя с молодыми петербургскими писателями на квартире А. А. Комарова.[60] Так как воспоминания Панаева были опубликованы только в 1860 г., то Маргулиес делает вывод, что Достоевский присутствовал на встрече с Гоголем, описанной Панаевым. Однако вывод этот не подтверждается другими данными; факт же, рассказанный Панаевым, мог быть известен Достоевскому от участников встречи.

Следует учесть, что Достоевскому во время работы над «Селом Степанчиковым» были уже доступны многие воспоминания о Гоголе и его письма (в 1854 г. вышел «Опыт биографии Гоголя», в 1856–1857 гг. — «Собрание сочинений и писем» под редакцией П. А. Кулиша). Отрицательное отношение Достоевского к «Выбранным местам из переписки с друзьями» сформировалось еще в молодые годы. В 1847 г. он, как мы знаем из материалов процесса петрашевцев, разделял оценку книги, данную Белинским, и читал дважды знаменитое письмо Белинского к Гоголю на собраниях у Петрашевского и Дурова.[61] В 50-х годах, когда Достоевский уже многое в своих взглядах пересматривал, а также Позднее отрицательное отношение его к книге Гоголя сохранилось. Упоминание «Выбранных мест» в письмах, в романе «Бесы», в черновых записях к «Подростку», в «Дневнике писателя» неизменно ироническое или осуждающее. Как видно из черновых записей к роману «Подросток», Достоевский видел в Гоголе тип русского человека своего времени с характерной для него душевной раздвоенностью, глубоко скрытым психологическим «подпольем». Именно «подполье» внушило Гоголю, по мнению Достоевского, «Выбранные места из переписки с друзьями» с их неумеренной экзальтацией, приобретающей временами трагикомический характер. Достоевский упрекал Гоголя в неискренности, в позерстве, в том, что, создавая свое «Завещание», он «врал и паясничал».[62]

Достоевский высмеял в «Селе Степанчикове» политические и моральные установки автора «Выбранных мест», а также стиль этой книги, который пародируется во многих речах Фомы Опискина. Но, разумеется, образ Фомы Опискина нельзя сводить лишь к пародии на Гоголя. Это грандиозное обобщение, вобравшее в себя конкретные черты многих реальных людей, но в еще большей степени — плод создания его автора, реконструировавшего такие явления человеческой психики, которые до Достоевского были попросту неизвестны людям. По-новому объясняет Достоевский и причину воцарения Фомы в доме Ростанева. Опискин выступает в роли идеолога, морального и интеллектуального авторитета, борца за