в процессе его печатания (сократить первую и третью главы, о чем он писал брату 29 октября), сделаны не были, так как к этому времени названные главы были уже набраны. Переиздавая повесть в 1860 и 1865 гг., Достоевский ограничился сравнительно незначительной стилистической правкой, не сделав никаких существенных сокращений и изменений.

Цензором «Отечественных записок» был И. А. Гончаров. Михаил Михайлович писал брату 16 ноября, что, по словам Краевского, «цензура не вымарала ни одного слова» из «Села Степанчикова», а в следующем письме сообщал: Гончаров «выкинул, говорят, из первой части одно только слово. Какое, не знаю».[45]

Повесть вышла за подписью Достоевского, но вначале без его инициалов. Пропуск инициалов не мог не обеспокоить братьев Достоевских, так как в тех же «Отечественных записках» печатал свои произведения Михаил Михайлович. 23 ноября он писал брату: «Не понимаю только, зачем опять фиту выкинули. На обертке же О Отечественных) з(аписок) она осталась. И что она их там смущает. Если тебе возвращены все права и даже дворянство, то, конечно, возвращено и право печатать. Печатают же с своими инициалами и Толь, и Плещеев, и Ахшарумов (бывшие петрашевцы. — Ред.) и мн. другие».[46]

«Село Степанчиково» Достоевский в это время считал «лучшим» своим произведением. В письме к брату от 9 мая 1859 г. он сообщал: «Я писал его два года (с перерывом в середине «Дядюшкина сна»). Начало и середина обделаны, конец писан наскоро. Но тут положил я мою душу, мою плоть и кровь. Я не хочу сказать, что я высказался в нем весь; это будет вздор! Еще будет много, что высказать. К тому же в романе мало сердечного (т. е. страстного элемента, как например в «Дворянском гнезде») — но в нем есть два огромных типических характера, создаваемых и записываемых пять лет, обделанных безукоризненно (по моему мнению), — характеров вполне русских и плохо до сих пор указанных русской литературой». Это письмо свидетельствует о том, что первоначальный замысел повести — противопоставить два различных характера, т. е. Фому Опискина и полковника Ростанева, относится к началу 1854 г.

«Село Степанчиково» создавалось в эпоху общественного возбуждения, усилившего в русской литературе интерес к «глубинной», провинциальной России. Критическое изображение предреформенной жизни у ряда писателей (Писемский, Островский, Щедрин) связано с развитием гоголевских традиций. Обращение Достоевского к провинциальной теме было вызвано как общими устремлениями литературы, так и обстоятельствами личной жизни писателя, на несколько лет связавшими его с русской провинцией.

Выбрав местом действия помещичью усадьбу, Достоевский поместил героев в необычную для предшествующих его произведений обстановку. Однако в самом изображении Достоевским жизни дворянской помещичьей среды сказалось своеобразие его подхода к ней. Герои повести в большинстве своем принадлежат к излюбленному Достоевским типу героев — обедневших и опустившихся, без определенного положения в обществе: приживал Фома Опискин, бывшая приживалка Татьяна Ивановна, полунищий Обноскин, промотавшийся вконец Мизинчиков, спившийся Коровкин и дошедший до последней степени нищеты и унижения Ежевикин.

Тема униженного человека, его ущемленного достоинства и болезненной амбиции, уже получившая отражение в «Двойнике» и других произведениях Достоевского 1840-х годов, стала центральной в «Селе Степанчикове», где она предстала в новом, неожиданном ракурсе: психологически ущемленный, болезненно сознающий в душе свою духовную неполноценность, в прошлом униженный человек перерастает здесь в мучителя и тирана; его переполняют мелочная злоба и ненависть к окружающим людям вместе с постоянной потребностью психологического самоутверждения за счет тиранства над ними.

При разработке сюжета повести писатель воспользовался в качестве канвы отдельными сюжетными мотивами ряда своих предшественников. Так, не раз отмечалось, что расстановка действующих лиц и основная схема их взаимоотношений напоминают комедию Ж.-Б. Мольера «Тартюф». Обитателям Степанчикова в известной мере соответствуют персонажи мольеровской комедии: Фоме Опискину — Тартюф, Ростаневу — Оргон, генеральше — г-жа Пернель, Бахчееву — Клеант и т. д.[47]

Заметна также связь отдельных сюжетных положений повести Достоевского и произведений его современников. Как показала Л. М. Лотман, Достоевский не прошел мимо повести Я. П. Полонского «Дом в деревне», напечатанной впервые в «Современнике» в 1855 г. (Достоевский внимательно читал этот журнал). И названия обеих повестей («Дом в деревне» и «Село Степанчиково и его обитатели»), и отдельные мотивы (рассказ ведется от лица молодого человека, занимающегося «науками», герой едет в деревню к «дяде», где становится свидетелем скрытой семейной драмы) сближают произведения Достоевского и Полонского.[48] Некоторые ситуации и персонажи «Села Степанчикова» могли быть подсказаны комедией И. С. Тургенева «Нахлебник» (1848), запрещенной к печати в 1849 г. и опубликованной как раз в 1857 г. под названием «Чужой хлеб» во 2-й книжке «Современника». «Нахлебник» был написан под сильным влиянием произведений молодого Достоевского и не мог не привлечь его внимания, как отметил В В. Виноградов, наличием близких ему мотивов человеческой униженности и нравственной ущемленности.[49]

Пьеса Тургенева читалась петрашевцами в 1849 г. наряду с другими запрещенными цензурой произведениями. Достоевский мог уже тогда прочесть ее. Но даже если он впервые познакомился с «Нахлебником» в публикации «Современника», комедия Тургенева оставила в нем заметный след и дала бытовой материал для психологической разработки двух образов «Села Степанчикова». Тургеневский «нахлебник» — Кузовкин — у Достоевского как бы раздваивается на Фому Опискина и Ежевикина. Положение Фомы — приживальщика при покойном генерале — близко к положению Кузовкина в доме Корина; шутовское же поведение Кузовкина имеет много общего с поведением «добровольного шута» Ежевикина в повести Достоевского.[50] Вспомним, что психологическая разработка образов нахлебника-«пара жта» и «добровольного шута» интересовала Достоевского еще в 1840-х годах, на что указал А. Л. Григорьев в работе «Достоевский и Дидро».[51] Эпизоды «Села Степанчикова», связанные с Татьяной Ивановной, ее похищением и погоней за ней, перекликаются с теми главами «Записок Пиквикского клуба» Ч. Диккенса, где говорится о похищении Джинглем старой девы мисс Уордль.[52] Но психологически образ Татьяны Ивановны сложнее: ей приданы автором черты смешной, но доброй и незлобивой мечтательницы история которой имеет трагический и в то же время «фантастический» оттенок.

Продолжал ориентироваться Достоевский и на Гоголя, учитывая опыт второго тома «Мерных душ». Сцена разговора Ростанева с мужиками в III главе напоминает разговор Костанжогло с крестьянами, а некоторые поступки Фомы (обучение дворовых французскому языку, беседы с крестьянами об астрономии, электричестве и разделении труда) связаны с образом Кошкарева, который мечтал, чтобы «мужик его деревни, идя за плугом», читал бы «в то же время <…> книгу о громовых отводах Франклина, или Вер(гилиевы) „Георгики“, или химическое исследование почв».[53]

Не исключено, впрочем, что источником для этих эпизодов Достоевскому могли послужить суждения Великосельцева, автора статьи «Заметка о