и множества её притоков — была свободной, ничто не мешало, не затрудняло рыбе путь. Ежегодно она проделывала тысячекилометровые переходы для того, чтобы вывести своё потомство именно здесь — в Молого-Шекснинской пойме.

Рыба, обитающая ещё недавно в водоёмах тех мест, была особым даром природы. Шершавые, как тёрка, нередко полупудовые судаки с тёмно-бурыми спинами, торопясь к своему исконному месту нерестилища, проделывали весной путь от Астрахани до Верхней Волги, чтобы попасть в Мологу и Шексну, а во время разлива этих рек метали икру на затопленных песчаных откосах междуречья. Нижневолжские и даже каспийские лещи с серыми бородавками на лбах и хребтинах шириной с заслонку от жерла русской печи косяками в тысячи штук выходили по весне из Мологи и Шексны на затопленные водой луга и поля, чтобы погреть свои багряно-медные бока на солнышке и сыграть икромётные свадьбы. Так было из века в век не только с судаками и лещами, но и со всеми другими породами рыб, обитающими в бассейне Волги.

И вдруг одним разом всё изменилось. Весной 1941 года волжская рыба упёрлась в Переборскую и Шекснинскую плотины, на её пути намертво встала непреодолимая преграда. Той весной в районе Рыбинска и села Песочное рыбы в Волге скопилось так много, что её ловили кто сколько мог и кто чем мог. Ловили не только мужики, как водилось, рыболовными снастями, а даже бабы — прутяными корзинами и своими юбками. Всю войну и несколько лет кряду после неё верхневолжская рыба в районе Рыбинска скапливалась по весне в огромных количествах в тщетной надежде отвоевать у человека варварски захваченные владения: рыба настойчиво стремилась пройти на икромёт в Молого-Шекснинскую пойму.

О количестве рыбы в любом естественном водоёме можно судить по наличию в нём хищных пород рыб. Если, например, много щук, значит, много и других пород. Почему? Да потому что в животном мире существует закономерность природного равновесия между хищниками и мирными его жителями. Так устроено всюду: есть помощники природы и её санитары. Любой земной или подводный хищник питается преимущественно слабыми животными, лишёнными активной способности к самозащите. На здоровых животных он не набрасывается, если такое и случается, то очень редко.

То же и среди рыб. Щука, питающаяся в основном мелкой рыбой, скорее набросится на ослабевшую плотвицу, чем на здорового и юркого ельца, который сможет легко увильнуть от броска щуки. Поэтому наличие щук в реках и озёрах говорит лишь о том, что в них много и всякой иной рыбы. Этот вывод подтверждается наличием большого количества как хищных, так и мирных пород рыб в водоёмах Молого-Шекснинского междуречья.

Щуки, как местной, так и приходящей на икромёт из Волжского бассейна, в водоёмах поймы было очень много. О количестве щук, выметавших икру в пойме, можно было судить по следующим фактам.

Ежегодно в конце августа и в начале сентября деревенские подростки сговаривались промеж себя: пойдём мулить селетков. Селеток — это местное название щурёнка: молодой щучки, родившейся весной текущего года. Это пойменское словцо звучало почти одинаково с научно-литературным названием молоди рыб — сеголеток, что значит рыбка, рождённая нынче, рыба сего лета. Так вот, этих самых селетков, то есть молодых щучек, во всех пойменских водоёмах было в тёплое лето, как комаров в ольшанике. В любой луже, не успевшей к осени полностью высохнуть, селетков и всякой другой рыбьей молоди была тьма. В маленьких болотцах молодь гибла в неисчислимых количествах: осенью — от высыхания тех болотцев, а зимой — от полного их вымерзания. Под осень у тех болот, лакомясь мелкой рыбой, пировали многие породы птиц и зверей — кто днём, кто ночью.

Так вот, мальчишкам доставляло удовольствие не ловить, а «мулить» селетков. Делали они это таким образом. Через плечо поверх рубашек вешали на верёвочки торбы-мешки из грубого домашнего полотна — холщёвы, брали на всю свою ребячью артель одни сеноуборочные деревянные грабли и шли за деревню в поле к какой-нибудь луже-болотцу. Кромки всех пойменских луж-болот зарастали густой травой, когда мальчишки подходили к тем заросшим по краям лужам, из травянистых зарослей часто в разные стороны шумно вылетали то кулики, то утки. И луж таких у нас были тысячи. Подойдя к месту, мальчишки снимали с себя рубахи и штаны, оставаясь нагишом, и принимались за дело: кто чем старались взмуливать воду в луже — кто граблями, перевернув их зубьями кверху, кто ногами, кто палками. Мальчишечьи ноги утопали в тёплом иловом грунте, как в пуховой подушке. Болотце взмуливалось, отчего для его обитателей наступало кислородное голодание. Вскоре вся живность вынужденно выходила на поверхность глотнуть свежего воздуха.

В каждой луже плавало множество болотных тараканов с рыжими брюхами и тёмными спинами, всевозможных букашек, извивающихся чёрных, как смола, пиявок. Куча насекомых и мелких рыбёшек была похожа на сытную кашу в домашнем горшке. Казалось, вскипяти любую из этих луж, и получится добрая уха.

Нас, мальчишек, интересовали только селетки. Каждый год под осень мы мулились в лужах, вылавливая их. Мордами кверху селетки-щучки выплывали на поверхность взмуленной воды вместе с разными насекомыми и мелкими рыбками. Тут мы их и брали — кто мамкиным решетом, кто наспех сделанным из мешковины неуклюжим подсачком, а кто и прямо руками, в пригоршни. Плавающие по поверхности воды селетки уже не сопротивлялись. Каждый клал их в свои мешки-торбы. В одной луже-болотце размером в несколько квадратных саженей пойменские мальчишки брали селетков по многу десятков штук за одну взмулку. Кстати сказать, отсюда, от этой распространённой забавы мулить (мутить) воду, и произошла народная поговорка, что хорошо ловить рыбу в мутной воде. Ребятня легко ловила рыбку в мутной водице. Взяв улов в одном болотце, переходили к другому, где проделывали то же самое. Опустошив таким образом три-четыре болотца, довольная ватага возвращалась домой с богатыми уловами. Приносили по тридцать, а то и больше штук мягких вкусных селетков, с которыми бабушки или мамы пекли отменные пшеничные пироги либо жарили рыбу в масле или сметане. Довольны были теми пирогами да жаревом все домочадцы. Когда семья с удовольствием поедала селетков, юные рыболовы не скрывали гордости. Неважно, что намулили они щучек в болотце, которое могла перескочить любая курица.

Всего за пять-шесть месяцев селетки в болотах и озёрах вырастали до трёх-четырёх вершков в длину.