встревожен состоянием легких Оруэлла, что побоялся перевезти его из Ардлуссы на том основании, что семимильный путь по ухабистой дороге может вызвать кровоизлияние. Оруэлл отказался от этого совета и поручил Рису отвезти его обратно в Барнхилл. Врач порекомендовал ему отправиться на лечение в санаторий недалеко от Глазго. Это продлится "около 4 месяцев", - предложил он Селии Кирван. "Это ужасно скучно, но, возможно, все к лучшему, если они смогут вылечить". На подготовку к поступлению в больницу Хэйрмирес в Ист-Килбрайде ушло две недели. Следующие две недели он провел, лежа в постели в Барнхилле, слушая, как ветер бьется в окно, и наблюдая, как декабрьский полдень переходит в сумерки. Здесь его несколько раз навещал Робин Флетчер. Точных записей их разговоров не существует, и Флетчер, как вы подозреваете, был бы слишком тактичен, чтобы давить на Оруэлла относительно его шансов на выздоровление. Но он был убежден, как он сказал своей жене, что больной знает.

 

В Южном Ланаркшире находилась больница Хэйрмирес - солидное учреждение на несколько сотен коек, специализирующееся на туберкулезе и заболеваниях грудной клетки. По прибытии туда незадолго до Рождества 1947 года Оруэлл был повторно обследован, и оказалось, что он находится в плохом состоянии. Консультант, Брюс Дик, поставил диагноз "хронический" туберкулез, который распространялся на значительную полость в левом легком и гораздо меньший участок в верхней части правого. Кроме того, за несколько недель до госпитализации пациент сильно похудел - на полтора килограмма от и без того худощавого тела. Очевидно, что Оруэлл был серьезно болен, но, как ему сразу же стало ясно, не настолько, чтобы отчаиваться. Фиброзный туберкулез, которым он страдал, скорее затвердевает легкие и набивает их мехом, как чайник, чем приводит к их распаду за несколько месяцев. Опасность для Оруэлла заключалась в том, что его артерии были открыты; еще одно кровоизлияние могло привести к его смерти. Поэтому предварительное лечение заключалось в том, что Оруэлла укрепляли, одновременно "отдыхая" на более слабых двух легких и давая повреждениям зажить. Это была болезненная процедура, которая включала в себя парализацию френического нерва путем прокалывания его щипцами, коллапс легкого, а затем регулярное вдувание воздуха. Хотя Оруэлл никогда не жаловался, он стал бояться этой процедуры.

Будучи Оруэллом и будучи склонным относиться легкомысленно к большинству медицинских прогнозов, которые поступали в его адрес, он признался, что ему стало лучше почти с самого начала госпитализации. Уже через две недели он говорил друзьям, что его аппетит улучшился. Для оптимизма явно были основания, ведь уже третьей неделе января он смог сообщить Селии, что "сегодня, когда мне делали рентген, доктор сказал, что видит явные улучшения". Он также был уверен, что сможет вылечиться. Длинное письмо Джулиану Саймонсу подтверждает то, что подозревали некоторые из его друзей, - что он сопротивлялся медицинскому вмешательству как можно дольше, только чтобы гарантировать себе свободу изложения слов на бумаге. В начале года я думал, что серьезно болен, но по глупости решил отложить это на год, так как только начал писать книгу". Саймонса заверили, что "если повезет, то к лету я буду в порядке". Похоже, они уверены, что смогут меня подлатать". Ему понравился Хэйрмирес, персонал показался ему добрым и внимательным, и он даже смог не обращать внимания на тот факт, что мистер Дик служил в Испании на стороне националистов. Недостаток заключался в отдаленном расположении, в сотнях миль от друзей из метрополии. Хотя к нему иногда приходили гости, присутствие человека, которого он больше всего хотел видеть, было источником глубокого страдания. Он так боялся, что Ричард заразится болезнью, что если мальчик протягивал к нему руки, он пытался оттолкнуть его.

Одним из признаков растущей слабости Оруэлла стало присутствие в его жизни опекунов - влиятельных современников, которые присматривали за ним и иногда вмешивались в его дела, если считали, что этого требует ситуация. Ричард Рис, например, к этому времени почти постоянно жил на Юре и уже был назначен Оруэллом своим литературным душеприказчиком. Дэвид Астор тоже ненавязчиво работал на благо своего друга, и никогда больше, чем в начале 1948 года, когда он решил приобрести запас нового чудодейственного препарата стрептомицина, который начал революционизировать медицинскую жизнь по другую сторону Атлантики. Для импорта препарата в Великобританию потребовалось распутать огромный бюрократический узел - запрос на разрешение дошел до Аневрина Бевана, который к тому времени уже был министром здравоохранения, - но к середине февраля семидесятиграммовая партия была отправлена в путь. Если не считать всего остального, его прибытие должно было поднять моральный дух Оруэлла, поскольку через шесть недель появились признаки того, что его выздоровление застопорилось: он больше не набирал вес и боялся, что слабеет, хотя "умственно я более бодр".

За всем этим внимательно наблюдал одинокий внутренний свидетель пребывания Оруэлла в Хэйрмиресе, очарованный младший врач по имени Джеймс Уильямсон, который оставил краткие записи о своем пребывании. Уильямсон запомнил пациента, сидящего в кровати и печатающего на машинке, резкий запах его бесконечных сигарет ручной скрутки, а также введение первых доз стрептомицина. Прежде всего, он стремился развенчать давний миф о лечении Оруэлла. Это идея о том, что врачи, не имея опыта применения препарата, вводили его в огромных дозах, что сразу же вызвало катастрофические побочные эффекты. На самом деле, Оруэллу ввели стандартную дозу - грамм в день через внутримышечную инъекцию, но при этом у него возникла аллергическая реакция, которая привела к целому ряду неприятных симптомов. Через три недели после начала лечения он стал страдать от боли в горле, шелушения кожи, выпадения волос и ломкости ногтей. Лечение было прекращено, а оставшиеся пятьдесят граммов были распределены между двумя другими пациентами, которые в итоге выздоровели. Несмотря на эти недуги, стрептомицин пошел Оруэллу на пользу. Он прибавил в весе, начал понемногу работать и с большим интересом рассматривал образцы переплетов для унифицированного издания своих произведений, которые посетивший его Варбург принес к его постели. Памятуя об эдвардианских коллекционных изданиях, которыми он увлекался в детстве, он признался, что был "встревожен" светло-зелеными обложками, которые Варбург счел подходящими. Единое издание должно быть "целомудренным", - жаловался он.

Тем временем он снова погрузился в мир "Девятнадцати восьмидесяти четырех", беспокоясь о его перспективах и незавершенности. Письмо, отправленное Саймонсу вскоре после его поступления в Хэйрмирес, полно характерного беспокойства: "Я не могу показать вам незаконченный роман. Я никогда никому их не показываю [это было не совсем правдой]... Я всегда говорю, что книга не существует, пока она не закончена". В письме Варбургу в начале февраля он утверждал, что первый черновик