Мальчишки видели, что матери плохо, но чем они могли помочь? Она слышала, как они обсуждали рыбалку, Сева шепотом уверял брата, что он не трус и что один сможет рыбачить. Промывал в воде цветные камешки, что искал на берегу, и раскладывал их по подоконникам. Ася легла спать рано, забилась на печи в темный угол и тихо наревелась. Она боялась, что их отсюда не отпустят и что все это, все эти «отношения» будут выясняться на глазах сыновей. Она с тоской вспоминала Туруханск, а еще больше Москву.

Утром проснулась поздно, за окнами уже светало. Рядом на печке спал Коля. Она спустилась, Севы в горнице не было и не слышно его было. Она долила керосин, зажгла лампу, сама все прислушивалась, выглянула в сени, на улицу – ни его, ни пальто и валенок. Проснулся Коля, набросил фуфайку и тоже сходил на улицу – Севы во дворе не было. Стал затапливать печку. Ася сидела с Севиными чулками в руках. Сева терпеть не мог надевать чулки с резинками, они лежали на табуретке, где он раздевался. Не было шапки, пальто и валенок. Он мог пойти за водой, но их единственное ведро было на месте.

Они оделись и вышли из избы. Севкины следы вели вниз к реке. Они пошли по ним, всматриваясь в гигантский сумеречный еще провал Енисея. Нигде ни силуэта, ни единой темной точки. Сердце Аси заколотилось в плохом предчувствии, она пошла быстрее.

– Мама, не топчи следы… Он мог удочки проверить и к деду Серафиму пойти.

– Да? – остановилась Ася. – Да-да… а почему он не оделся? И шарф не взял?

Она еще раз оглядела пустое серое пространство реки и, торопливо оскальзываясь, пошла в сторону деревни.

– Мам, ты куда, надо по следам…

– Ты иди, только осторожно, пожалуйста! Я к деду Серафиму…

Коля шел дальше, следы вышли на лед Енисея, у берега были сплошные торосы, и Коля потерял следы, но он знал, где стоят удочки, и вскоре снова нашел знакомые следы. Валенки были маленькие и подшитые, а еще Сева, выходя из дома, наступил в мазут, и правая пятка печатала темное пятно. Коля доволен был своей наблюдательностью. Он остановился и огляделся. Мать бегом спускалась от деревни. Он сам уже зашел дальше удочек. Коля заволновался. Вокруг, кроме них с матерью, не было ни души. Это было так странно, он привык к тому, что их всегда трое. Он чуть было не побежал навстречу матери, но удержался и двинулся дальше по следам. Следы с пятнышком мазута вели на середину реки, к незамерзшей стремнине. Сева шел мелкими шагами, было темно, понимал Коля, он боялся провалиться… Что он делает? Зачем он идет? Я не разрешал, мы даже поругались…

Впереди с краю затянутой льдом полыньи виднелась рыжая Севкина ушанка. Припорошенная снегом. Коля замер, обернулся на мать, она была уже близко. Он повернулся к матери:

– Мама! Не надо! Он провалился… Наш Сева провалился, там его шапка!

Ася подбежала, бросилась к ушанке, выбросила ее на снег, проломила лед и ушла рукой в глубину. Шарила рукой подо льдом. Переползала и шарила. Она погружалась по плечо и глубже:

– Се-е-в-а-а-а! Се-е-в-а-а-а! Се-ева! – она выискивала рукой и кричала, захлебываясь водой.

Коля схватил ее за телогрейку и потащил от полыньи. Черная вода с шумом уходила в белоснежное обрамление. Ася словно опомнилась, затрясла головой, быстро встала и, озираясь вокруг, заговорила, а потом и закричала:

– Се-ва, Се-ва, Се-е-в-а-а-а! Он должен быть где-то здесь, он просто… куда же он пошел? Надо его искать, он замерзнет! Да где же он?! – ее глаза беспокойно и безумно обыскивали горизонт. – Ну не может же быть. Подожди, давай спокойно. Ты уверен, что он… то есть ты шел по его следам? Почему ты думаешь, что это его следы?

Коля молчал.

– Мама…

– Да что «мама», отвечай на мой вопрос! – она была собрана и строга, ей казалось, что если Коля ответит сейчас на ее вопрос, то Сева обязательно найдется.

– Это его следы.

– Почему ты так говоришь?

– Он в мазут наступил… и шапка.

– При чем здесь мазут, он же мог пойти куда-нибудь еще? Куда он ходил? А лейтенант… не мог?! – в ее глазах засветилась надежда. – Конечно, это он его увез! А шапку специально бросил!

Коля растерянный стоял с шапкой в руках. С берега к ним спешил дед Серафим. Ася поднялась от полыньи и пошла навстречу старику. Один рукав мокрый схватывался морозом, платок сбился набок. Ася остановилась, вдумчиво перевязала платок. Она что-то хотела спросить, но не помнила, что… Внутри все отупело и отяжелело. Дед заглянул в полынью:

– Вы чего здесь? Куда малой-то ушел? – старик и сам был растерян. – Дома его нет? Может, уснул где? Привалился и уснул…

Он стал внимательно оглядывать полынью, покачал головой.

– Сами-то здесь осторожней! Не ровён час, провалитесь… – дед увидел мокрую шапку в руках Коли и замолчал.

– Да, Коля, надо пойти… надо обыскать весь дом. Он обиделся на меня вчера и спрятался на чердаке. Идем, чего ты стоишь? Коля, что с тобой? Ты что плачешь?! Быстро пошли отсюда! – Ася тяжело дышала и шла очень медленно.

Дома Севы не было. Ася обшарила все, заставила Колю, а потом и сама поднялась на чердак. Не было. Потом снова вспомнила про лейтенанта.

– Надо ждать. Он придет. Затопи печку! – она села у стола, соображая что-то. – Он никогда так не делал. Правда? Не уходил. Он послушный и очень разумный мальчишка. Да, он очень разумный, он мудрее нас с тобой. Это значит, он вернется! Он не мог пойти ночью… зачем? Там же ничего нет и не видно. Он ничего тебе не говорил?

– Что?

– О чем ты думаешь?

Коля с болью в глазах смотрел на мать, слезы опять потекли.

– Да что ты плачешь? Не смей! Ты что, с ума сошел?! Коля?! Прекрати!

– Он хотел сходить туда, где Енисей не замерз, где он течет…

– Да?

– Сначала меня уговаривал, а потом сказал, что одному ему страшно и поэтому он обязательно хочет пойти один. Что он не трус…

– А ты?

– Я не разрешал, я говорил ему, что это опасно. Он и деда Серафима спрашивал…

Дед как раз поднимался на крыльцо. Зашел в избу. Сел у дверей, дымя цигаркой.

– Дедушка, Сева спрашивал вас… он хотел туда… где не замерзло еще? – Ася спрашивала и видно было, что она не хочет слышать ответа.

– Вот и сам об этом думаю. Мальчонка-то куда смышленый был, разное выспрашивал. На стремнину я ему не велел ходить. А он спрашивал, так и было. Вчерась уды проверяли, а он ушел и у самого края полыньи стоит на струю смотрит. Вода-то шелестит мимо, как живая. Спрашивает меня: дед Серафим, ты боишься сюда смотреть? Я, мол, ясное дело, боюсь, как нет? А он – не надо, мол, бояться. А потом и спросил – а ночью еще страшнее? Что, мол, страшнее, сынок? А он – ночь черная и вода черная, а бояться все равно не надо! Даже когда страшно! Так-то вот! Такой смышленый был! – дед вздохнул и потянул из самокрутки.