серьезные симптомы дали о себе знать как минимум в октябре 1934 года, когда у него «обострилось несварение»: «я пролежал в постели, периодически волоча себя в уборную и на кухню, неделю и впоследствии недомогал и с трудом держался на ногах»68. Себе Лавкрафт приписывал «простуду» – народное название ОРЗ, о котором, очевидно, здесь и речи не идет (в душе он сам наверняка это понимал). Может статься, сыграл роль его страх перед врачами и больницами. Как помним, мать писателя Сьюзи скончалась после операции на желчном пузыре. Не столько, должно быть, из-за врачебной халатности, сколько просто из-за общих физической и моральной истощенности, однако Лавкрафт вполне мог проникнуться опасливым недоверием к медицине.

У рака ЖКТ множество причин. Во-первых, рацион из жирной пищи с минимумом клетчатки, когда кишечник вынужден усваивать избыток животных белков. Что занимательно на фоне «любви» Лавкрафта к консервам, наука утверждает о противораковом воздействии современных пищевых добавок и консервантов69. Иными словами, Лавкрафта мог свести в могилу не избыток, а недостаток консервантов.

Также трудно сказать, рак ли способствовал воспалению почек (или вообще их вызвал). Вполне возможно, что никакой связи нет. Раньше под диагноз «хронический нефрит» попадала уйма почечных недугов. По всей вероятности, Лавкрафт страдал от хронического гломерулонефрита (прежде известного как болезнь Брайта) – воспаление почечных гламерул, клубочков кровеносных капилляров. Если не рак его спровоцировал, то причина остается неясной. Иногда это сбой иммунной системы, иногда – плохое питание70. Иными словами, раком и отказом почек Лавкрафт может быть обязан убогому рациону – и в этом ключе освежим в памяти его стандартное меню, тем более что в его последние годы оно претерпело изменения.

За три месяца до смерти в письме к Жонкиль Лейбер он распишет два своих рядовых приема пищи:

(*или жаркое из солонины Armour’s, или тушеная фасоль из кулинарии, или франкфуртские сосиски Armour’s, или спагетти с фрикадельками Boiardi, или макароны с фаршем из кулинарии, или овощной суп Campbell’s, и т. д. и т. п.)71

Из этого списка видно, как именно Лавкрафт умудрялся питаться на тридцать центов в день или два доллара десять центов в неделю. Ранее он указал Уиллису Коноверу, что без подспорья (минимального) из последних крох наследства, на одни преходящие редакторские и почти нулевые (кроме двух из Astounding) авторские гонорары было бы трудно жить: «Питаться пришлось бы помалу»72. Увы, он и так питался помалу – жирной пищей (сыр, мороженое, пирожные, пироги). Лавкрафт не умер голодной смертью – на этом стоял Август Дерлет, – однако печальный факт в том, что скудная диета однозначно приблизила его конец.

Как я полагаю, прогрессирующий рак обострил и его чувствительность к холоду, которой я пока не касался, – впрочем, как теперь найти взаимосвязь? Бытовало мнение, что Лавкрафт страдал от так называемой пойкилотермии. Это не столько болезнь, сколько биологическое свойство некоторых видов животных менять температуру тела в зависимости от температуры внешней среды. Оно характерна для хладнокровных вроде амфибий, тогда как у теплокровных млекопитающих температура держится примерно на одном уровне.

Нет данных, будто на холоде Лавкрафт холодел и сам, хотя это не исключено. «Зябкость» он предпочитал перетерпеть, не обращаясь к врачу, посему температуру в этом состоянии ему не замеряли. Судить о симптомах остается лишь по его рассказам: это и сбой в работе сердечно-сосудистой и дыхательной систем (на рождественском холоде в Нью-Йорке Лавкрафт страдал одышкой), и отеки в ногах (зачастую признак плохого кровообращения), и нарушение координации73, мигрень и тошнота74,иногда – рвота75, а в критических случаях (похоже, три-четыре раза в жизни) даже обмороки. Мне не под силу свести все это в диагноз.

В чем же здесь объяснение? Не похоже, чтобы существовал конкретный недуг с таким перечнем симптомов, однако есть гипотезы. По всей видимости, за терморегуляцию в телах млекопитающих отвечает центральная нервная система. Исходя из опытов на животных, поражение нижнего отдела гипоталамуса может привести к тому, что теплокровные приобретают квазихладнокровность: не потеют на жаре и не дрожат на холоде76. В жару Лавкрафт отмечал обильную потливость и одновременно с этим невероятный прилив сил. Тем не менее я не исключаю, что боялся холода Лавкрафт из-за дефекта в гипоталамусе (не влияющем на интеллектуальные и творческие навыки).

Между тем «простуда», как он открыто дает понять, заметно ослабевала при потеплении. Так было зимой 1935/36 годов. Возможно, из-за этого Лавкрафт считал свои проблемы с пищеварением неким следствием гиперчувствительности к холоду (а ее же считал неизлечимой). Если все так, то, возможно, поэтому он затянул с походом к врачу до самого конца.

Даже читать о последнем месяце жизни Лавкрафта мучительно больно, а представить и вовсе невыносимо. Свет на тот период нам пролила внезапная находка: часть предсмертного дневника, считавшегося утерянным или вообще выдуманным, который Лавкрафт вел, пока хватало сил держать перо. Подлинник – а его Энни Гэмвелл впоследствии передаст Р. Х. Барлоу – действительно утрачен, однако Барлоу процитировал отрывки оттуда в письме к Августу Дерлету. Вкупе с его историей болезни и воспоминаниями двух лечащих врачей они в красках рисуют нам его кончину77.

Начало этому дневнику Лавкрафт положил с наступлением 1937 года. На протяжении почти всего января его беспокоило несварение. Двадцать седьмого он оставил занятную пометку: «Рассказ Раймела – редактура». Речь об «Из моря», который он отредактирует на следующий день и в середине января пришлет Раймелу с «минимумом необходимых, на мой взгляд, исправлений»78. Публикаций этого рассказа не нашлось, и он, по-видимому, не сохранился. Сколь бы мелкими ни были правки, они – самые последние в жизни Лавкрафта.

Шестнадцатого февраля его посетит доктор Сесил Кэлверт Дастин. Диагноз, вспоминает он, был налицо: рак в терминальной стадии; скорее всего, он выписал разнообразное обезболивающее (Лавкрафт пишет о трех препаратах). Лучше не стало, и даже болей, судя по всему, унять не удалось. Лежать писатель не мог, спать приходилось полусидя в кресле. Вдобавок у него серьезно вздулся живот (отек брюшной полости из-за почек).

Двадцать седьмого февраля Энни известит доктора Дастина, что племяннику намного хуже. Вызванный Дастин констатирует, что ему остались считанные дни. Лавкрафт, конечно, не показывал вида, уверяя друзей и знакомых, будто занемог лишь на неопределенное время, но и, не исключаю, питал надежду, что все всё понимают. Первого марта Энни попросила подыскать специалиста-терапевта. Медицина уже была бессильна – тем не менее Дастин пригласил доктора Уильяма Лита. Запись в дневнике от второго марта гласит: «боли, вздремнул, сильные боли, поспал, нестерпимые