Но даже Сьюзен не могла не признать мудрость Елизаветы. По мере того как Европа разделялась на два огромных и все более враждебных религиозных лагеря, положение английской королевы становилось не из простых. Заигрывая с могущественными католиками и даже намекая на возможность брака с католическим правителем, она испытывала все большее давление со стороны протестантов из Лондона и других городов. Удивляться этому не приходилось. Просвещенным купцам и ремесленникам, получившим английские Библию и молитвенник, нравилось мыслить самостоятельно. Их торговые партнеры в Нижних странах, Германии и даже Франции часто тоже оказывались протестантами. В протестантизме постепенно развились крайние течения – их приверженцы прозвали себя пуританами. Даже если бы Елизавета ненавидела протестантов, а она им симпатизировала, королева не сумела бы пресечь этот процесс без тирании и кровопролития.

Поэтому она и ее выдающийся министр, великий Сесил, пошли на известный компромисс. «Мы не стремимся заглянуть в сердца людей, – заявили они. – Но мы обязаны соблюсти внешние приличия». Это была гуманная и вынужденная политика, за которую в целом была благодарна даже Сьюзен. И когда папа, теряя терпение в пререканиях с английской королевой, пригрозил отлучением, если та не вернет свое королевство в Христово стадо, Сьюзен с удивлением поймала себя на досадливой реплике: «Хоть бы не отлучил».

В эти годы только одно исторгло у нее вопль ярости. Речь шла об издании в 1563 году смелой книги, известной как «Книга мучеников» Фокса – редкого образчика бесстрашной пропаганды. В этой книге, старательно выписанной с целью разжечь скорбь и бешенство в каждом сердце, подробно описывались английские страстотерпцы, под которыми разумелись протестанты, пострадавшие при Кровавой Мэри. О католиках, которые претерпели мученичество до них, не говорилось ни слова. О том, что некоторые из упомянутых протестантов – тот же порочный старый Латимер – сами являлись палачами, благополучно умалчивалось. Книга шла нарасхват. Вскоре уже казалось, что и не было преследования иного, нежели протестантов католиками.

– Вот вранье! – негодовала Сьюзен. – Боюсь, что так и продолжится!

Оно и продолжилось. «Книга мучеников» Фокса удостоилась семейного чтения, ею наставляли детей, и она много поколений формировала отношение англичан к Католической церкви.

Но в остальном, не считая этой вспышки, Сьюзен хранила молчание. Она была сыта неприятностями и твердо решила жить в мире. Мир был дарован ей, по крайней мере, в этой жизни, за исключением одной мелкой помехи.

Долго прослужив при дворе, где толком так и не возвысился, ее брат Томас женился поздно. Девушка была из хорошей семьи и со средствами, но, как подозревала Сьюзен, с пятнышком на репутации, которое мешало замужеству. Она подарила ему сына, потом умерла. И вскоре Сьюзен получила от брата письмо, в котором тот сообщал, что тоже не задержится в этом мире и намерен отправить своего малого сына и наследника в Рочестер, «где вы с Джонатаном, не сомневаюсь, о нем позаботитесь».

Так вышло, что на склоне лет Сьюзен обзавелась новой обузой – красавчиком-мальцом с золотисто-каштановыми волосами и, не могла она не признать, исключительным обаянием. Его звали Эдмунд.

Правда, порой она задумывалась, не чересчур ли он дикий.

Долгое правление королевы Елизаветы I прослыло золотым веком, но лондонцы тех времен могли бы расписать его подробнее. Во-первых, большей частью сохранялся мир. Елизавета отличалась врожденной осторожностью; благодаря же выходкам своего отца она и вправду не могла позволить себе воевать. Отмечалось и умеренное процветание. Жизнь всех, даже горожан, продолжала зависеть от урожая, и с этим королеве повезло. С открытия Колумбом Америки прошло уже семьдесят лет, но только при ее правлении английские авантюристы – те же Френсис Дрейк и Уолтер Рейли – отправились в свои экспедиции, по сути являвшиеся смесью пиратства, торговли и колонизации, с которых и началось широкое освоение Нового Света Англией.

Но решающим событием царствования Елизаветы стала широкомасштабная война, от которой она уклонялась тридцать лет, однако неизбежно втянулась. Причина была религиозной. Реформация нанесла Католической церкви сильнейший удар, и Рим ответил на вызов: Церковь, располагая преданными орденами вроде иезуитского и мощным оружием – инквизицией, – постановила отвоевать утраченное. Среди первых в списке числилось еретическое английское королевство. Скрыть истинные симпатии Елизаветы было невозможно, а под началом суровых пуритан многие подданные увлекали ее еще дальше в лагерь протестантов. И вот взбешенный папа предписал английским католикам покончить с верностью королеве-раскольнице. Фактически же он искал союзников, готовых ее сместить. Одной из кандидатур была ее кузина-католичка Мария, королева шотландцев. Изгнанная шотландцами-протестантами и содержавшаяся в замке на севере Англии, эта романтичная и своенравная особа буквально притягивала к себе католические заговоры. Она необдуманно ввязалась в один из них и в итоге была казнена. Но имелся другой кандидат, намного сильнее недалекой Марии.

Женясь на Марии Тюдор, испанский король Филипп рассчитывал заполучить английскую корону для своей габсбургской семьи. Теперь он мог добыть ее силой – прекрасная возможность хорошо послужить за истинную веру. «Это не что иное, как Крестовый поход», – объявил он.

В конце июля[50]1588 года Испания выслала флот, какого мир еще не видел. Задачей Армады было высадить на берега Англии несметную армию, против которой скромное ополчение Елизаветы оказалось бы бессильным. Филипп не сомневался, что в Англии на его поддержку поднимутся все верные католики.

Англичане дрожали на своем островке. Но собирались сражаться. В южных портах стояли наготове все годные корабли. На береговых холмах возвели большие сигнальные башни, дабы предупредить о подходе Армады. Насчет же католиков Филипп ошибся. «Мы католики, но не предатели», – заявили те. Однако самой памятной стала речь, произнесенная Елизаветой, которая в полном боевом облачении явилась к войскам.

«Пусть тираны боятся, я же всегда вела себя так, что, видит Бог, доверяла мои власть и безопасность верным сердцам и доброй воле моих подданных; и поэтому я сейчас среди вас, как вы видите, в это время, не для отдыха и развлечений, но полная решимости, в разгар сражения, жить и умереть среди вас; положить за моего Бога, и мое королевство, и мой народ мою честь и мою кровь, [обратившись] в прах. Я знаю, у меня есть тело, и [это тело] слабой и беспомощной женщины, но у меня сердце и желудок короля…»[51]

Когда массивные галеоны вошли в Английский канал, поднялся сильнейший шторм. Под неутомимыми уколами мелких английских кораблей испанцы смешались, а мощнейшая буря день за днем расшвыривала суда по скалистым побережьям Шотландии и Ирландии, где многие из них разбились. Домой вернулась лишь часть, и король испанский Филипп, искренне озадаченный, задумался, не подан ли ему знак. У англичан же сомнений не было. «Мы спасены рукой Божьей», – говорили люди, а римские католики с тех пор прослыли опасными интервентами. Было ясно, что Бог избрал Англию особой гаванью: протестантским островным королевством. Тому и надлежало быть.