– В каком статусе, доктор, вы хотите умереть?

Хью Латимер, оксфордский ученый и проповедник-реформатор, теперь был епископом. Если он и имел что-нибудь против происходившего, то не показывал. Старик учтиво ответил, что, даже если ангелы начнут поучать вразрез с истинными доктринами Святой Церкви, он не поверит им. На что Латимер подал знак поджигать.

Но этим утром было предписано совершить нечто особенное. От обычного костра отказались, так как жертва довольно быстро либо задыхалась, либо погибала в пламени. Взамен старика решили оставить подвешенным и медленно поджаривать, каковая пытка могла продолжаться часами. Именно это и происходило под надзором Хью Латимера. Но толпе в кои-то веки было достаточно. Когда взвились дым и пламя, какие-то дюжие молодцы обрушили подмостья, и через пару минут старик был мертв.

Чета Флеминг побрела дальше.

– Хорошо, что братец Дэниел славно зарабатывает на королевской барке, – заметила мужу госпожа Флеминг. – Ему придется взять нас под крыло.

– Думаешь, согласится?

– Конечно, – сказала она. – Мы же ему не чужие.

Тут до нее долетел раскат грома.

Но в двадцати милях восточнее, в старом кентском городе Рочестере, ничто не гремело, бледно-голубое небо оставалось чистым, река Медуэй безмятежно сверкала и струилась себе, готовая встретиться за мысом с Темзой.

Сьюзен ждала в тишине.

Она переехала в Рочестер в прошлом году по совету Томаса, хотя сперва колебалась, однако в итоге порадовалась убежищу в старом городе вдали от столичных невзгод. Довольны были и дети. Она обрела мир и покой в скромном домике возле собора.

Но встреча, предстоявшая нынешним утром, ее обеспокоила. Томас настаивал, и она не смогла отказать ему после добра, которое видела от него на протяжении последних лет. Он даже явился на несколько часов раньше, тактично увел детей на долгую прогулку, и она могла свидеться с гостем наедине. Только хотела ли она этого?

Питер. В первые недели после смерти Роуланда она даже имени его не могла слышать. Прознав, что он отправился на север, она порадовалась. За последние два года Сьюзен раз или два подумывала ему написать, но так и не решила о чем. И вот он собирался увидеться с ней. Все монахи в Англии остались, конечно, без крова. Монастыри распустили, им пришлось разойтись. Большинство получило пособие, и немалое. Одни стали приходскими священниками, другие отказались от сана и даже обзавелись семьями.

– Я встречусь с ним, – сказала она Томасу наконец, – но ты должен понять одно. Я не пущу его жить. Надеюсь, что он и не рассчитывает.

В середине утра в дверь постучали, потом донеслись шаги: кто-то вошел. Затем Сьюзен увидела мужа.

В дальнейшем мало кто в Рочестере присматривался к семейству Браун. Соседи считали Сьюзен Браун благочестивой вдовой, которая вновь вышла замуж. Сказывали, что ее новый муж Роберт Браун был в прошлом монахом, но точно никто не знал. Он был человек тихий, преданный жене и приемным детям, любовно называвшим его отцом. Он стал учителем в старинной рочестерской школе. Казалось, он был счастлив на службе и дома, но те, кто узнавал его чуть ближе, замечали в нем тоску, которая наводила на мысль, что он все еще тайно сожалел о прежней жизни в монастыре.

Когда Роберт Браун скончался спустя десять лет после прибытия в Рочестер, жена горевала столь сильно, что священник слышал, как она тихо звала его, называя Роуландом. Он решил, то было имя ее первого мужа. Но священник знал, что разум скорбящих имеет свойство помрачаться, и больше не думал об этом.

В последующие десятилетия семья была на виду, как никакая другая. Девочки вышли замуж, молодой Джонатан стал учителем. Они, конечно, оставались католиками. Но после пережитого Сьюзен советовала им: «Что бы ни случилось, держите свои мысли при себе. Помалкивайте».

Последние годы короля Генриха оказались мрачными. Он раздался и занемог. Богатства, похищенные у Церкви, растратили на вычурные дворцы и бессмысленные европейские кампании, которыми он тешил свое тщеславие. Жены приходили и уходили. Даже умница Кромвель угодил в опалу и лишился головы.

Король все же обзавелся наследником – от третьей жены. Маленький Эдуард, по общему мнению, блистал умом, но был хвор. Вскоре после смерти старого короля стало ясно: Кранмер и его соратники вознамерились еще дальше увести новоиспеченного юного монарха от истинной католической веры. Но даже Сьюзен подивилась, когда узнала, сколь далеко они собирались зайти.

– Молитвенник Кранмера был не так уж плох, – сказала она родным. – В конце концов, там большей частью содержится перевод латинских текстов, и я согласна: язык красив.

Вот только нынешние доктрины Англиканской церкви уже не соответствовали умеренно-реформаторским. Они были куда радикальнее.

– Отрицается чудо евхаристии! – воскликнула Сьюзен.

Священники могли вступать в брак.

– Кранмера это, конечно, устраивает, – съязвила она.

Но еще сильнее ее чувства оскорбляли буквальные разрушения, чинимые протестантами. Самым болезненным для Сьюзен стало посещение церкви Святого Лаврентия Силверсливза, куда она заглянула, когда посетила Лондон.

Перемены поистине поражали. Церковь разорили. Старая темная крестная перегородка, любимая Питером, исчезла. Ее сожгли. Стены побелили. Алтарь заменили непокрытым столом посреди церкви. Разбили даже новые витражные стекла. Сьюзен знала, что вандализм творился повсюду, но здесь, в церкви брата, он отозвался больнее. Она недоумевала: неужели протестанты всерьез надеются очистить свои грешные души уничтожением всяческой красоты? Но, несмотря на эти ужасы, женщина твердо держалась правила: молчать.

Сьюзен не спешила радоваться и восхождению на трон Марии, сестры Эдуарда, когда сей юный король-протестант скончался. Да, Мэри, как дочь испанской королевы, страдалицы Екатерины, была ярой католичкой. Да, она поклялась вернуть Англию в лоно истинной Римской церкви.

– Но она упряма, – осудила ее Сьюзен. – Боюсь, что ей не справиться.

Увы, именно так и случилось. Вопреки протестам подданных та настояла на браке с испанским королем Филиппом. Отныне католическая вера в сознании многих англичан ознаменовалась подчинением не только папе, но и чужому королю. Затем начались сожжения протестантов. Казнили всех зачинщиков реформ. Когда сгорел Кранмер, Сьюзен пожалела его. Когда на костер отправился жестокий старый Латимер, она лишь пожала плечами: «С другими он поступал хуже». Но вскоре англичане уже прозвали свою королеву Марией Кровавой. Сьюзен, когда королева умерла бездетной после пяти лет неудачного правления, ничуть не удивилась тому, что вопрос с английской верой остался открытым.

Из детей короля Генриха осталась только Елизавета – дочь Анны Болейн, и Сьюзен была уверена, что она не вернет Англию Риму. Ведь если истинным авторитетом окажется папа римский, то брак ее матери со старым королем придется считать незаконным. Сама же молодая наследница станет бастардом и лишится права на английский престол. Поэтому Елизавета совершенно логично разобралась с религией. Вопрос о мессе был разрешен формулой столь темной, что толковать ее удавалось в любую сторону. Религиозные обряды в известной мере сохранились. Авторитет папы отрицался, но Елизавета тактично назвалась не главой Английской церкви, а ее верховной правительницей. Этим она возвещала католикам: «Я дала вам реформированный католицизм». Протестантам же – «Папству не быть». Или, как сухо выразилась Сьюзен: «Ублюдочное дитя – ублюдочная Церковь».