Сьюзен ничего не сказала.

Роуланд продолжал наблюдать. Сейчас он ощущал покой, свойственный людям в минуту, когда они наконец оказываются перед лицом великого ужаса. Чувство странного облегчения.

Накануне вечером приходил Томас, принесший кое-какие новости:

– Покончив с казнями, они направятся прямиком в Чартерхаус с присягой для остальных монахов.

Питер. Скоро они окажутся в одной компании. Быть может, подумал Роуланд, их будут вместе пытать, а то и умертвят на пару. Эта мысль согрела его и придала сил.

4 мая 1535 года от Рождества Господа нашего по приказу короля Англии Генриха VIII, этого ревностного Защитника Веры, свершилась казнь троих настоятелей. Происходила она следующим образом.

За воротами Тауэра их посадили на повозку для преступников и повезли по улицам. Путь был долгий, ибо, хотя Смитфилд по-прежнему служил местом казней, со временем популярность снискал еще один участок: перекресток старых римских дорог на милю западнее Холборна, где некогда высилась мраморная арка, и ныне названный в честь протекавшей неподалеку речушки Тайберн. Виселица же именовалась Тайнберским деревом.

Толпы зевак отметили нечто необычное. С древних времен, с тех добрых старых дней, когда святой Томас Бекет противостоял Плантагенету, существовал обычай, согласно которому до того, как передать казнимое духовное лицо гражданским властям, его лишали покровительства Церкви путем срывания церковных одежд. Однако ныне, когда Генрих стал мирским и духовным представителем Бога на земле, необходимость в этом отпала. «Они одеты священниками!» – ахали зрители.

У Тайберна, где возле виселицы собралась толпа, долженствовало быть придворному увеселению – таков был замысел короля Генриха. Присутствовал не только он, но и послы Испании и Франции. Короля сопровождало свыше сорока конных придворных, все в масках, как будто предстоял карнавал.

Перед этим благородным собранием смиренно стояли монахи. Они единодушно отвергли предложение отречься у подножия виселицы. На их шеи набросили петли. Всех троих вздернули, дали повисеть и опустили в полном сознании. Затем вспороли им животы. Сначала выпустили кишки, потом вырвали сердца, отсекли руки, ноги и головы – воздели и помахали ими напоказ перед блистательной толпой. Сделано было зверски, в лучших традициях. Окровавленные конечности унесли, чтобы развесить или приколотить на солнцепеке.

Так, казнив этих первых мучеников, отрицавших королевское превосходство, возвестила свою власть Англиканская церковь Генриха.

Питер посетил казнь, затем пошел обратно в монастырь. А когда добрался, то ощутил крайнюю усталость.

Вскоре прибыли королевские слуги с небольшим тряпичным свертком. Монахи, развернув, узрели отсеченную руку своего настоятеля. Люди короля пригвоздили ее к монастырским воротам.

После полудня в Чартерхаус прибыли представители его величества, дабы принять у общины присягу. Монахи собрались все. Эмиссары, среди которых было немало духовных лиц, растолковали им правомерность и многомудрость исправного подчинения своему королю. Но все монахи отказались. Кроме одного.

К их великому изумлению, изможденный, больной и, казалось, лишившийся сердца самый недавний собрат – отец Питер Мередит – шагнул вперед и один-единственный принес клятву.

Секретарь Кромвель лично уведомил о случившемся молодого Томаса Мередита, и тому надлежало радоваться.

– Он не только остался жив, – заметил Кромвель, – но и принес тебе некоторую пользу: я уже сообщил королю, что единственным преданным человеком оказался твой брат. – Он скорчил мину. – Правда, он может не задержаться в этом мире. Мне говорят, что он тяжело болен.

Прибыв через несколько часов в Чартерхаус, Томас действительно застал Питера в плачевном состоянии. В то время как на прочую братию обрушили в часовне и трапезной шквал угроз и увещеваний, Питер укрылся в своей келье, вверив себя заботам старого Уилла Доггета. Он даже не мог приподняться с ложа, и Томас вскоре покинул его.

Однако всерьез он страшился другого визита. Добравшись до Челси, Томас долго не решался войти в дом и отважился, лишь когда выбежал заметивший его ребенок. Но даже после этого он пользовался любым предлогом, чтобы играть с детьми и уклоняться от дела, пока наконец не остался со Сьюзен наедине. Тут ему пришлось выложить новость.

– Питер присягнул.

Сперва она не поверила.

– Я был в Чартерхаусе и видел его, – сказал он. – Это правда.

Она долго молчала, затем тихо проговорила:

– Получается, он послал Роуланда на верную смерть, а сам отступился. Он бросает Роуланда умирать в одиночку? – Она простерла руки. – Значит, все было зря?

– Он очень болен. По-моему, страшно устал.

– А Роуланд? Он здоров, но умрет.

– Мне кажется, Питер не просто болен. Он сгорает от стыда. Я пытаюсь понять.

– Нет. – Сьюзен медленно покачала головой. – Этого мало. – После очередной долгой паузы и со скорбью, от которой его чуть не скрутило, она тихо произнесла: – Я больше не желаю видеть Питера.

И Томас понял, что Питер отобрал все, во что она верила. Сьюзен никогда не передумает, и с этим ему ничего не поделать.

Дэн Доггет глянул на небо. Он втайне помолился, хотя делал это редко. Одно хорошо: покончив с этим странным делом, он вернет долг Мередиту. «Только поскорее», – обращался он к небесам.

Они выступили на закате. Отец Питер был слишком плох, чтобы ехать днем, но час назад как будто собрался с силами, и Дэн, действуя по приказу Томаса, подкатил маленькую повозку к монастырской калитке.

Атмосфера в Чартерхаусе была тягостной. После казней прошлого утра церковники Генриха без устали обрабатывали монахов. Трех самых старших уже забрали – не в Тауэр, но в обычную тюрьму.

– Король исполнен решимости сломить хотя бы некоторых, – сказали Питеру.

Что до отца Питера, то его позиция казалась странной. Будучи болен, он держался особняком в своей келье. Дэн видел, что остальные монахи полностью от него отреклись. Даже люди короля утратили к нему интерес.

– Мередит только что прибыл, – бросил ему один старожил. – Он, знаешь ли, никогда не был своим.

Но Дэн отметил, что, несмотря на немилость в общине и даже на то, что монахи отворачивались, когда они шли через двор, его отец по-прежнему относился к бывшему священнику с почтением. Когда же Питер собрался вскарабкаться на повозку, тот преклонил колени и поцеловал ему руку.

Дэн медленно проводил братьев Мередит в пути через город к их скорбной цели. Они направлялись в Тауэр к несчастному Роуланду.

У внешних ворот их пропустили легко, благо в Томасе немедленно признали человека Кромвеля. Но повозку пришлось оставить снаружи, и Дэн осознал, насколько остро была нужна его помощь. Пока они ехали, силы вновь покинули отца Питера. С трудом сойдя с повозки, он едва мог идти; хотя за последнее время монах сильно исхудал, Дэну и Томасу пришлось поддерживать его вдвоем, чтобы помочь пройти по мощеной дорожке между высокими каменными стенами. Питер, когда они достигли Кровавой башни, уже откровенно задыхался. Томас назвался почтительному часовому, и они стали медленно по витой лесенке подниматься к камере Роуланда.