Мне стоит пресечь всё прямо сейчас. Сказать что-нибудь бесцветное и незаинтересованное, непохожее на наши обычные перепалки. Но вместо этого мои пальцы набирают: «Сойдёт».

Улыбка озаряет её профиль прежде, чем она спохватывается. Она быстро печатает, затем убирает телефон, поскольку Эйден начинает лекцию.

Мой телефон вибрирует. «Засранец-лесоруб. Я видела твою клетчатую фланель за три километра. Спасибо, что пришёл».

На протяжении остальной лекции я старательно игнорирую её; наше внимание устремлено вперёд, пока мы старательно записываем то, что объясняет Эйден. Сложно сосредоточиться, думая о звучании её голоса и о том, как прозвучало её имя. Я не раз прикусываю щёку изнутри, щипаю свою кожу. Что угодно, чтобы вернуть себе собранность. Тратить мысли на Уиллу, на наши диалоги и словесные перепалки, уделять ей внимание и одаривать завуалированными комплиментами — это играть с огнём.

Но может быть, в этот раз можно обжечься, ибо оно того стоит.

* * *

Мои руки дрожат. Я ещё раз перемешиваю фрикадельки, затем бросаю макароны в масло с петрушкой. Моё сердце ухнуло куда-то в живот, колотится там и портит мой аппетит. Мне повезет, если я не блевану в тот же момент, когда Уилла войдёт в двери.

Ужинать и параллельно готовиться к экзамену стало своего рода привычкой. Часто я прихожу сразу после того, как Уилла выходит из душа после тренировки. Она всегда умирает с голода, так что суёт в рот протеиновый батончик, пока соображает что-то на скорую руку. Несколько раз я помогал ей с подготовкой продуктов, но мы при этом так сильно пререкались, что она отправляла меня сервировать стол. Она готовила каждый раз, и на прошлой неделе мамин голос начал читать нотации в моей голове, спрашивая, куда подевался её сын-феминист, и не стыдно ли ему позволять студентке-спортсменке дважды в неделю кормить его ленивую задницу.

Так что в прошлый раз я предложил сам приготовить ужин и встретиться у меня, и Уилла согласилась.

Я нервничаю из-за того, что она придёт в гости. Я нервничаю из-за перспективы принимать у себя женщину и кормить её, чего никогда не случалось. Ибо девочки, с которыми я встречался и приглашал в гости в старших классах, именно этим и были — девочками. Те несколько, с которыми я без обязательств переспал в колледже, от них практически не отличались.

Но Уилла? Уилла — зубодробительная, огнедышащая, поднимающая шумиху женщина.

Это не единственная причина, по которой я напряжён. Пожалуй, даже не главная причина. Я реально трясусь, потому что сделал кое-что то ли глупое, то ли гениальное… я пока не уверен. Я сходил к отоларингологу и скорректировал настройки слухового аппарата. Я отказываюсь носить его на почти полностью оглохшем ухе. Оно до сих пор улавливает лишь резкие звуки, визги с эхом и усиливает ощущение звона. Но настроить слуховой аппарат для более здорового уха оказалось стоящей идеей. Отоларинголог подчеркнул, что это финальное испытание слухового аппарата. После этого мне придётся либо продолжать носить его, либо отказаться совсем.

Мои волосы распущены и, к счастью, склонны спадать как раз на ту сторону, прикрывая правое ухо и надетый на него слуховой аппарат.

Входит Такер, один из моих соседей по комнате.

— Пахнет здорово.

Когда он наклоняется через меня и пытается сунуть палец во фрикадельки, я отпихиваю его руку.

— Иисусе, Рай. Уж поесть мужику нельзя?

Такер с меня ростом, и ещё более мускулистый. У него тёмная сияющая кожа и афро-копна, которую он хочет отрастить ещё больше. Ему нравится вешать людям лапшу на уши, когда они спрашивают, как он может отбивать мяч головой «с такими-то волосами», хотя он явно на это способен. Одна из многих причин, по которым мы так хорошо ладим — это то, что мы оба наслаждаемся троллингом невежественных людей.

Мы также вместе учились в старших классах и коллективно охренели, когда нас обоих приняли в КУЛА и записали в футбольную команду. Мы были соседями по комнате, уже заселились в общагу для спортсменов, когда во время летних тренировок у меня всё покатилось псу под хвост, и я покинул команду, Такер настоял, чтобы мы продолжили жить вместе. Мы сняли квартиру прямо возле кампуса и с тех пор не переставали быть соседями.

Следующим заходит Бекс — он почёсывает живот, после чего суёт руку в штаны, чтобы поправить себя. Он чудак, которого я встретил на общеобразовательном курсе гуманитарных наук для первокурсников. Он странный и забавный, и на его фоне я со своим ростом метр девяносто выгляжу заморышем. Когда он не играет в любой вид спорта за КУЛА, этот зверюга с удовольствием играет в любительский волейбол. А ещё он неопрятен, как можно догадаться по почёсыванию паха, особенно когда после этого он лезет к еде.

Я поднимаю руку в знак того, что ему нужно остановиться.

— Что? — спрашивает он.

Я показываю пальцем на его пах, на его руку, затем добавляю красочное выражение, которое, как он уже знает, означает «Убирайся отсюда нахер».

Бекс стонет.

— Но так вкусно пахнет.

Я делаю шугающий жест, затем толкаю Бекса и шутливо пинаю его под задницу, когда он отказывается покидать кухню. Они с Такером оба плюхаются на диван, занимающий дальнюю часть совмещенной гостиной и столовой в нашем арендованном доме. Я дважды хлопаю в ладоши, привлекая их внимание. «Убирайтесь», — произношу я одними губами.

— О нет, чёрт возьми, — Такер закидывает ноги на журнальный столик. — Я стопроцентно остаюсь ради этого.

Я качаю головой, достаю телефон и печатаю: «Нет, не остаёшься. Выметайтесь. Она вот-вот придёт».

Бекс смотрит на свой телефон и проводит по экрану, чтобы присоединиться к разговору. «Ясен пень. Мы поэтому и пришли. Готов поспорить, она чертовски горячая. Ставлю 25 баксов, что у неё попка-орех. Слабость Райдера — женщины, у которых есть задница».

Такер фыркает. «Ставлю 25 баксов, что нашего мальчика Райдера подстрелил купидон. Для *нас* он никогда не готовит домашние фрикадельки Мамы Бергман».

Смех Такера быстро превращается в вопль боли, когда я ожесточённо скручиваю его сосок. Затем я поднимаю мяч для сокса, принадлежащий Бексу, и очень метко швыряю в его яйца, заслужив тем самым его стон.

Все звуки прекращаются, когда наше внимание привлекает стук в дверь.

— Я открою! — орёт Такер, пролетая мимо меня и отталкивая меня с дороги.

В моём горле зарождается сдавленное рычание, когда я настигаю Такера как раз вовремя, чтобы оттолкнуть и не дать повернуть ручку.

Когда я открываю дверь, приветствие получается не таким гостеприимным, как я надеялся. Глаза Уиллы раскрываются шире, пока она обозревает сцену.