Теперь, когда он стал наследником, он может многое изменить. И это было его главной заботой.

А Эбби… Зейн опять подавил в себе зашевелившееся было чувство вины.

За полтора года он достаточно укрепит свое положение и сможет дать ей свободу.

И тогда пусть живет, как хочет.

Эбби с облегчением выдохнула, когда за Лейлой наконец закрылась дверь. Ей очень хотелось посмотреть в замочную скважину, ушли ли два телохранителя, которые, как привязанные, таскались за ней от самой больницы, или торчат на пороге. Наверняка ведь торчат. Интересно, это для того, чтобы никто не вошел, или для того, чтобы она не вышла? Это не имело бы смысла: она бы все равно никогда не сумела найти выход, она сбилась со счета, сколько коридоров, холлов и атриумов прошла по пути в комнату. Если бы сюда вдруг забрался вор, он никогда не смог бы отсюда выбраться. Тут по углам наверняка обнаружится не меньше дюжины запыленных скелетов бедолаг, которые заплутали в этом огромном здании, да так и не смогли отыскать дорогу к людям.

Эбби настолько устала, что даже не стала гадать, за какой из дверей ее гигантских покоев находится ванная комната. Она прямиком направилась к кровати, сбрасывая на ходу одежду и оставляя ее валяться, где упала. Это было совсем не в ее привычках, но ее привычки теперь не имеют значения. Вот, например, эта комната. Эбби никогда не видела такой большой кровати. Но это гигантское ложе почти терялось в огромном помещении, которое наверняка задумывалось как спальня, но размерами гораздо больше напоминало стадион. Эбби натянула длинную футболку, служившую ей ночной сорочкой, и ничком упала на шелковые простыни. Нежный шелк приятно холодил кожу. Но разве кто-то может уснуть посреди стадиона? Она так точно не сможет. Сейчас она минутку полежит, а потом позвонит Лейле и попросит переселить ее в какую-нибудь комнату поменьше и поуютнее, и…

Эбби уснула.

Ей снилась огромная кровать, шелковые простыни и смуглое тело, переплетенное с белокожим.

Когда она проснулась на следующее утро, то не могла вспомнить свой сон, но в душе у нее была глухая боль утраты, а в теле — истома. Пытаясь вспомнить, кого она оставила в своей грезе и по кому теперь так тоскует, она дремотно смотрела на радугу в подвесках хрустальной люстры, висевшей где-то высоко-высоко над кроватью…

Хрустальной люстры?!

Где она?!

Она вспомнила события предыдущего дня и со стоном села в кровати. А в следующую секунду в ужасе вскочила на ноги.

У изножия кровати стояла закутанная фигура.

Эбби не сразу разглядела, что фигура держит в руках поднос, на котором стоит кофейник и еще какая-то посуда.

Это была совсем молоденькая девочка, и она тоже смотрела на Эбби с испугом.

Эбби представила эту сцену со стороны и не удержалась от смеха. Днем применялось множества ухищрений: фенов, плоек, утюжков, гелей, лаков и муссов — ей удавалось (в основном при помощи стилистов) как-то укротить свою шевелюру, но ночью та возвращалась к своему природному буйству и к утру стояла дыбом. А еще у Эбби не было вчера сил удалить макияж, так что сейчас она, наверное, напоминала панду в клоунском парике.

— Доброе утро… Вы меня напугали.

Неужели теперь каждое утро будет начинаться так?

В голове ее пронеслась быстрая мысль: у настоящей жены Зейна утро начиналось бы иначе. Она просыпалась бы рядом с ним, под ним, чувствуя его в себе… Теперь Эбби вспомнила свой сон и чувствовала, что тело ее тает, как шоколад на жарком солнце. Отвернувшись и прикрыв глаза, она пыталась прогнать ощущение губ, скользящих вверх по ее шее, ощущение языка, раздвигающего ее жадные губы…

Она встряхнула головой и глубоко вздохнула.

— Кофе? — спросила девочка.

— Да, спасибо.

Та слегка поклонилась, поставила поднос на прикроватный столик и вернулась на свое место.

— Шторы? — Девочка, похоже, едва знала английский.

Эбби кивнула.

Бесшумно двигаясь, девочка подошла к стене, потянула какие-то шнуры, роскошные драпировки разъехались в стороны, открыв четыре высоких окна. Солнечный свет осветил комнату во всей ее восточной роскоши — хрусталь, парча, фарфор, дорогое дерево… А посреди всего этого великолепия стояла растрепанная рыжеволосая девушка в растянутой серой футболке с ухмыляющимся котом Гарфилдом на груди и мечтала провалиться сквозь землю.

Это чувство только усилилось, когда девушка поднесла ей на вытянутых руках длинный шелковый восточный халат нежнейшего розового цвета. Откуда он, интересно, взялся? Держат для гостей? Или это пеньюар одной из женщин Зейна? Эбби невольно отшатнулась. Девочка испуганно захлопала глазами.

Эбби обреченно кивнула и позволила девочке надеть на себя халат, затянула пояс и мрачно задумалась. Почему, собственно, ее так шокировала мысль о предполагаемой женщине? Естественно, у Зейна есть женщина, даже много женщин, наивно было бы думать иначе. И вообще, ей все это ни капельки не интересно и совершенно ее не касается. Хотя нет, касается! Ближайшие полтора года ее это очень касается. Если он думает и дальше вести холостяцкий образ жизни, то это скомпрометирует ее, его законную жену. Так что ее возмущение было вполне оправданно. Так что пусть как-то отчитается ей о своей личной жизни, чтобы она убедительно могла сыграть свою роль — нашла лазейку Эбби.

Она с невольным смешком представила себе этот разговор: «Меня лично не интересует, с кем ты спишь, но…»

Ей вдруг стало жаль женщину, которая станет настоящей женой Зейна, если когда-нибудь он все-таки решит жениться. Каково это — быть замужем за человеком, которого вожделеют все женщины? Каково это — знать, что сотни женщин пойдут на что угодно, чтобы занять твое место? Причем привлекает их не его положение, титул или богатство. Эбби на своем опыте убедилась, что в одном движении Зейна больше сексуальности, чем у всех мужчин мира, вместе взятых.

Эбби встряхнула головой, прогоняя праздные мысли.

— Угомонись, дура! — скомандовала она себе.

Девочка опять испугалась. Эбби ободряюще улыбнулась ей и сказала:

— Не бойся! Я сумасшедшая, но не опасная!

Девочка, продолжая смотреть настороженно, протянула ей пару домашних туфелек из вышитого бархата с открытыми пальцами на небольшом каблучке и стала опускаться на колени.

Эбби сперва не поняла, что та хочет сделать, потом затрясла головой, замахала руками, выхватила туфельки и, закричав: «Сама! Сама!», надела их на ноги. Туфли подошли идеально.

Девочка, показав на себя пальцем, представилась:

— Мина!

Она немного осмелела и теперь, не скрывая своего любопытства, разглядывала огненные кудри гостьи. Видно было, что ей очень хочется их потрогать, но она не решается. Эбби взяла прядь своих волос и пощекотала ладонь девочки, та зажмурилась от удовольствия и захихикала.