– Тебе тяжело, брат мой, – прикоснулся к нему Бернар.

– Не дотрагивайся до меня! – отпрыгнул от него ученик теолога, потом, внезапно успокоившись, шепотом, от которого у Бернара пошли мурашки по коже, произнес: – Как ты не понимаешь! Ему просто приказали умереть! Вот так просто… приказали умереть!

Смерть учителя явно оказалась слишком тяжелым испытанием для Редналя. Он схватился за голову, зашатался и с полубезумным видом вновь уставился на тело Ожье.

– О, горе мне! Что же делать, что же мне делать? – простонал он и выскочил прочь. Только в этот момент до Бернара дошло, что бледная маска на лице молодого человека была не признаком печали. Вовсе нет, и не грусть наполняла сердце Руфина Редналя, а душераздирающий, сводящий с ума ужас. И трясся он не за что-нибудь, а за собственную жизнь. Бернару стало не по себе. Он покрутил круглой головой, похлопал себя по щекам, словно он, а не Редналь только что был близок к обмороку, хлебнул из подвешенной на поясе фляги, с которой никогда не расставался, вина с пряностями. Сразу полегчало. Обернулся к помосту. Идея в голове созрела и оформилась окончательно. Тщательно омыл тело Ожье. Еще раз осмотрел. Вновь ничего особенного не заметил. Пара синяков на плече, явно кто-то его крепко держал, а он пытался вырваться. Санитарный брат покивал головой, словно соглашаясь с собственным заключением. Привычными жестами натянул на него рясу, сорочку сложил и спрятал за стоящими в углу бочками с водой. Закрыл умершего тем же холстом и вышел из помещения. На улице постоял с минуту и уже более решительным шагом направился к покоям аббата.

* * *

Утром на связь вышел Воскобойников.

– Ты что-то задержалась в Париже, – не без подозрения протянул он, – мы тут тебя с Максимом ожидаем, с французским у нас, сама знаешь никак, а у Тристана с английским напряг.

Тристаном звали руководителя гранта с французской стороны.

– Через два дня приеду, – пообещала Настя.

– Апартаменты твои готовы, – снова протянул, словно что-то ожидая, Сережка, – мы тебе самый классный номер выделили.

Настя усмехнулась про себя, представляя рыжего Воскобойникова, отвоевывающего лучший номер для своей Дульсинеи.

– Спасибо большое, Сережа, ты настоящий друг!

Воскобойников пробурчал в ответ нечто нечленораздельное, похоже, слово «друг» его не очень-то устраивало. Обговорив детали встречи, Настя повесила трубку. Следом легко позавтракала, стараясь не беспокоить отсыпавшегося Гарика. Перекинулась парой слов с Бодлером, она так и не поняла: он спал этой ночью или нет, и занялась собственной теоретической подготовкой. Во-первых, следовало вспомнить про Орфея. Что ей было известно? Конечно, кто не слышал про волшебную силу его музыки, которой покорялись не только люди, звери и растения, но даже боги! И еще были совершенно романтическая история любви Орфея к Эвридике и тот самый поход, когда ему удалось покорить бога подземного царства Аида и его жену Персефону. Только хеппи-энда не состоялось. Аид и Персефона пообещали вернуть Эвридику на землю. Правда, поставили одно условие: Орфей не должен оглядываться на следующую за ним душу Эвридики, пока не покинет мир мертвых. Условие оказалось невыполнимым, Орфей не выдержал испытания и оглянулся, а Эвридика исчезла в царстве смерти. Впрочем, античные мифы всегда отличались этой излишней суровостью. Чего стоила только смерть Орфея, растерзанного жрицами Диониса – вакханками. Орфей дорого заплатил за свою приверженность солнечному и великолепному Аполлону, покровителю муз, искусства, светлого начала мира. Дионис – повелитель дикой природы, бог плодородия, виноделия, бог страстный, безмерный, бог народных празднеств и оргий – не простил Орфея. Певец отказался восхвалять Диониса и поплатился за это жизнью.

И еще Орфей был создателем орфизма, первой предфилософской школы Древней Греции, бывшей одновременно религиозным течением, эзотерическим движением и тайным обществом. Хотя, как ни странно, в орфизме светлый Аполлон и темный Дионис соединились в одно и то же божество, словно последователи Орфея наконец признали роль игнорируемого их легендарным создателем природного начала.

Она хорошо знала центральную в орфическом мировоззрении легенду, легенду о любви Зевса и Персефоны, о рождении Диониса и зависти и болезненной ревности Геры. Зевс хотел сделать своего сына владыкой Вселенной. Но ослепленная ревностью Гера отдала Диониса на растерзание Титанам. Настя представила себе дикие подробности пиршества Титанов, где главным блюдом было сваренное и прожаренное тело Диониса. Афина, богиня мудрости, сумела спасти сердце Диониса. Несколько секунд понадобилось Зевсу, чтобы воскресить сына, и несколько секунд, чтобы отомстить Титанам.

Правда, Громовержец, похоже, любил модную нынче реутилизацию ресурсов и из пепла сожженных молнией Титанов создал человеческую расу. Мол, не пропадать же добру! Как будто не мог употребить материал поблагороднее. Так и получилось, что люди оказались двойственными. Тело людей – наследство Титанов, рожденных землей, обречено на смерть, но душа, разум сохранили божественную искру Диониса, перешедшую к титанам из тела Бога. И вполне естественно, что орфиков особенно волновало будущее души. Тело – средоточие грязи, вполне могло отправляться в тартарары, но Божественную душу обязательно надо было спасти. Поэтому после смерти душа посвященного орфика должна была помнить об источнике памяти. Даже были указания вполне практического порядка вроде необходимости всегда двигаться направо, ни в коем случае налево и прочие сомнительной полезности предписания. Именно их орфики записывали на небольших полосках из золота, которые клали в могилы умерших собратьев. Настя прочитала эти инструкции по пользованию потусторонним миром и покачала головой. Вряд ли Магнуса могла заинтересовать эта сторона деятельности Орфея. Нет, дело скорее всего было именно в музыке, тем более де Вельтэн был специалистом по акустике, точнее, по психоакустике.

Решила, что неплохо было бы познакомиться поплотнее с предметом научного интереса Магнуса. Сначала атаковала физическую природу звука. Однако нарвалась на квантово-волновой дуализм и как-то сразу поостыла. Благоразумно решила, что раз ученые сами до конца не разобрались, волны ли это или потоки частиц, то и ей лучше в это дело не соваться. Поэтому решила сосредоточиться на психологических и физиологических особенностях восприятия звука человеком. Про устройство барабанной перепонки помнила из школьных уроков биологии. Диапазон восприятия звуковых колебаний ей тоже был известен: не ниже 16 и не выше 20 000 Гц. Хотя у большинства людей он был гораздо уже. Не говоря уж о том, что все зависело еще и от родного языка. В этом отношении славянам повезло больше всех: диапазон славянских языков был широким, вот и приходилось больше напрягаться, зато и иностранные языки теоретически должны были даваться легче.

Удивилась обилию финансирования работ по психоакустике. Впрочем, ларчик открывался просто. Двигателем торговли XX и XXI веков была реклама, поэтому от понимания того, что и как слышат люди, зависела окупаемость инвестиций, правильность выбора рынка сбыта, прибыль и прочие скучные, но очень важные вещи. Все это шло в ногу с идеей зомбирования послушной воле рекламодателей толпы. Правило «Куда бульдоги, туда и носороги» при успешно разработанных лозунгах и эффективном вдалбливании могло внушить покорной массе что угодно и продать какой угодно продукт, любую избирательную кампанию и т. д. Представила современного Орфея, только не с лирой, а с компьютером, покачала головой. Впрочем, вдаваться в философские размышления об опасности подобных экспериментов не стала. На сегодня с нее было достаточно. Тем более проснулся Гарик и объявил, что сегодняшний день они проведут вместе.