Елисей привычно кивнул, пошел рядом, но все говорил и говорил.

— Я вчера все равно попробовал Васю поискать. Не смог найти. Он в лес убежал. Я тогда к озеру пришел. Ничего не происходило, а потом… Не знаю. Все стало по-другому. Вася погиб, и проклятие исчезло. Я раньше не чувствовал ни жары, ни холода. А ночью замерз. Так странно все. Я совсем не помнил, что так бывает. Что можно снова просто быть живым.

Елисей замолчал и остановился. Казимир увидел, что его глаза блестят от влаги. Чего уж — у него самого на душе такой раздрай был, что не передать. Но хороший раздрай, правильный. Он шагнул к отшельнику и крепко обнял.

— Все хорошо теперь будет, я тебе обещаю.

Отпустил и добавил с доброй усмешкой.

— В Москве даже дожди обещают по такому случаю. Никакого смога и дыма. Только книжки и тишина. Ну, если соседи не начнут по холодку, как обычно, траву косить.

Они пошли к машине. Казимир заметил, что Елисей пару раз оглянулся на деревню, а потом и вовсе замешкался. Может, страшно стало. Дементьев его понимал, он бы тоже боялся. Кто знает, на что еще местная чертовщина способна. А остаться здесь живым, но привязанным к месту — врагу не пожелаешь.

— А я тебе уже занятие придумал, — заговорил он. — Если захочешь, конечно. Пока ждал неподалеку, мне письмо пришло. Предложили песню записать. Из моей книги. Ту, которую ты вчера пел. А я подумал, что твой голос лучше всего подходит. Так что, как освоишься, и если будет желание, запишем твоим.

Елисей удивленно на него посмотрел. Ничего не ответил, но оглядываться перестал. Шел рядом, пока не дошли до машины. Из-под “форестера” вылетел взъерошенный серый кот и с истошным ором прижался к земле. Откуда только взялся? Пока Казимир смотрел на еще одного погорельца, Елисей подошел к коту и даже умудрился взять его на руки. Видимо, зверье его и в человеческом облике слушалось, но с медведями правдивость этой теории проверять точно не стоило.

— Ну залезайте оба в машину, — ответил Дементьев на вопросительный взгляд Елисея. — Не бросать же его здесь. Следи только за ним, чтобы он мне морду не расцарапал.

Сказать, как обычно, оказалось проще, чем сделать. Казимир подзабыл, что отшельник машины только издалека видел. Помог ему сесть, пристегнул. Объяснил, зачем. А кот при ближайшем рассмотрении оказался белым, но очень грязным. Он глянул на прогядывающее над тряпкой разрисованное лицо Елисея, на кота в саже и от души рассмеялся.

— Похожи вы очень, — объяснил он на еще один безмолвный вопрос отшельника. — И отмывать обоих надо.

Он развернул внедорожник и поехал в сторону магистрали. Обугленные и еще горящие остовы домов в зеркале заднего вида становились все меньше, пока не скрылись за черными стволами подступающих к лесной дороге деревьев. Никому не стало плохо, никто не отключился — земля их отпустила. Окончательно Казимир в это поверил, когда дышать стало немного легче, и когда вместо грунтовки под шинами зашуршал асфальт дороги на Москву.

— Ехать долго, — предупредил он и посмотрел на Елисея.

Тот держал на руках кота и чему-то едва заметно улыбался.

— Если чего захочешь, или остановиться надо, ты говори.

Он уже привык, что на все вопросы Елисей отвечал молчаливым кивком, и не ждал продолжения разговора. Но оно все-таки прозвучало.

— У тебя на руке красная нитка. Для чего она?

Дементьев глянул на свое запястье. Мать завязала, когда про диагноз узнала. Для нее важно было, а ему — все равно.

— Да это так, суеверия, — он хмыкнул. — Хотя в последнее время я немного перестал понимать, где суеверия, а где нет.

— Не злись на тех людей, они тебе много плохого сделали, но больше не смогут. То проклятие не только на мне было, но и на земле. Оно и им помогало. А теперь ничего нет.

— Ты это о чем?

— Когда ты в первый раз пришел, в тебе плохое было. Очень плохое. Оно бы убило тебя, но его не должно быть.

Казимир искоса посмотрел на отшельника и подавил тяжелый вздох. Видимо, разговор про болезнь придется начать раньше, чем он планировал.

— Это плохое… оно не прямо сейчас произойдет… — заговорил он, но Елисей его перебил.

— Оно никогда не произойдет. Его не должно быть у тебя. Помнишь свой сон? Когда ты уезжал, я тебе снова сказал. Не бойся. Его больше нет.

Казимир неверяще посмотрел на Елисея и усилием воли вернул взгляд на дорогу. Слишком сложно было поверить — особенно, когда настроился и почти смирился. И в то же время легко — подсознание ухватилось за чужие слова и уже убеждало, что ведь и правда все возможно.

— Ты мне опять не веришь, — в голосе отшельника слышалась улыбка. — Ничего. Сам увидишь. Но твоего проклятия больше нет. И моего. И Кощея тоже больше нет.