— Мавр, ответь Эльфу! Прием!

Адамсон ответил немедленно. Он ожидал сеанса связи:

— Мавр на связи. Вы прошли маршрут?

— Погодите, Мавр, не спешите!

— Что у вас?

— Мы попали в засаду практически на выходе из города. Карим Игбал и Язид Фарес убиты, сержант Лаурье ранен.

— Черт бы тебя побрал, Эльф! — Адамсон был сильно раздражен. — Я очень рассчитывал на твою группу.

— Я тоже на многое рассчитывал, однако война есть война. Мы сейчас в одном из домов на окраине, у второго чистого участка. Попытаемся вырваться из засады и пойдем обратно на базу.

— Что? Ты хочешь привести асадовцев прямо к нам? — очень нервно проговорил Адамсон.

— А куда нам отходить? Да еще с раненым сержантом. Завтра весь город подвергнется основательной зачистке. Даже если мы закопаемся в подвал, то долго в нем не протянем. У нас нет ни продуктов, ни воды, да и боеприпасов совсем немного.

Майор Адамсон с трудом взял себя в руки и заявил:

— Слушай меня, лейтенант. Сержант Лаурье является для вас балластом. Да, он прекрасный парень, хороший солдат, но ты не хуже меня знаешь неписаные законы войны. Если кто-то ранен и не может перемещаться сам, он должен умереть! Лаурье способен идти?

— Нет.

— Значит, ты обязан покончить с ним! Другого выхода у тебя нет, лейтенант.

С обеих сторон дома вдруг ударили очереди, автоматные и пулеметные.

Адамсон услышал стрельбу и спросил:

— Что там у вас?

— Не знаю. Я послал Наги посмотреть выход во двор. Видимо, он перекрыт асадовцами, как и улица.

— Ты хочешь сказать, что прорыв невозможен?

— Я сказал то, что сказал.

— Слушай меня, лейтенант. Мой приказ таков. Лаурье убрать, вдвоем с Наги прорваться в развалины квартала, укрыться там так, чтобы при зачистке вас не нашли. Минует день, оценим обстановку. Вечером вернетесь на базу. Если же прорваться не удастся, то… ты знаешь, что делать.

— Знаю!

— Никакого самодеятельного выхода к базе, тем более сдачи в плен. Или!..

— Да пошел ты!.. — буркнул Бреун, отключил станцию и подумал: «Разговорился майор. Боится, что мы сдадимся и сольем асадовцам место базы. Увести оттуда людей он не успеет. Да и куда идти? В развалины? Днем их найдут и перебьют. Хотя Адамсон, судя по всему, еще надеется свалить. Ну-ну. Надежда умирает последней. Но все же она умирает. Очередность тут значения не имеет».

Вернулся Наги.

— Жив? — воскликнул Бреун, решивший, что асадовцы подстрелили боевика.

— Жив! Стреляли не на поражение. А это значит, что нас хотят удержать в доме и взять живыми. Дело плохо.

— Идеи, Наги?

— Думаю. Можно попытаться прорваться по одному, но без Лаурье.

— О нем не думай. Шансы?

— Небольшие. Хотя, кто знает. Плохо, что дождь прекратился. Эх, надо было взять с собой пару одноразовых гранатометов, хотя бы один.

— Что они дали бы нам?

— Мы проделали бы в стене огромную дыру. У нас был бы выход в зону недосягаемости огня асадовцев. Далее уже дело техники. Но у нас нет гранатометов, мы не сумеем разрушить стену. Значит, остается лишь прорыв по одному либо последний бой прямо здесь.

— Да уж, — протянул Бреун. — Перспектива, конечно, просто прекрасная.

Наги взглянул на американского лейтенанта и подумал: «Слишком уж спокойно он произнес эту фразу. А ведь янки умирать не спешат. Они стремятся выжить любой ценой. Это мы, воины Всевышнего, считаем высшей доблестью смерть в бою с неверными».

Он был недалек от истины. Американский лейтенант действительно уже принял решение.

— Пробуем прорваться, — сказал он.

— А Лаурье?

— Никуда он не денется. Переходим на первый этаж. Ты сразу пойдешь на прорыв, я разберусь с французом и двинусь за тобой. Сыграем в русскую рулетку. Глядишь, кому-то из нас и повезет. Не исключено, что и обоим.

— Или никому.

— Да, тоже вариант, — сказал Бреун и прошел к Лаурье.

Тот лежал у стены, глянул на американца и спросил:

— Пришел добить меня?

— Ну что ты, Стефан?! Мы еще попытаемся вырваться.

— Со мной это бесполезно. Ты не бери грех на душу, не беспокойся, я сам уйду из жизни.

Бреун усмехнулся и заявил:

— О чем ты говоришь? О каком грехе? Я в своей жизни такое творил, что мне остается надеяться только на то, что никакой потусторонней жизни нет. Ни рая, ни ада. Вообще ничего.

В это время раздался голос, усиленный громкоговорителем:

— Внимание! Я обращаюсь к боевикам, находящимся в здании. Вы окружены, сопротивление бесполезно. В случае добровольной сдачи гарантирую жизнь. В вашем положении…

— Что это еще за цирк? — спросил Лаурье.

— Нам предлагают сдаться.

— Асадовцы не могли окружить дом.

— Блефуют?

— Чистый блеф. На что они рассчитывают? Ведь прекрасно знают, что радикалы предпочитают смерть пленению, а мы, советники, фактически наемники, не защищенные никаким законодательством.

— Они не хотят потерь со своей стороны.

— Желают, чтобы мы подняли руки и вышли к ним. Станут тянуть из нас жилы. Мол, кто да откуда, что делали, где, под чьим руководством. А потом сдадут русским.

— Не выйдет у них ничего, Стефан.

Монолог на улице прервался, ударили автоматы.

В комнату ввалился Наги. Рукав его куртки был в крови.

— Бесполезно. Они плотно держат двор, — заявил он. — Я только шаг сделал и заполучил пулю в плечо. Но бьют не на поражение. Двор пристрелян, при желании могли всадить очередь в голову, а ранили одной пулей. Теперь сомнений нет. Нас и в самом деле хотят взять живыми. Вот только не всегда желаемое совпадает с действительным. — Сириец снял куртку, расстелил ее на полу, встал на колени лицом к Мекке и принялся молиться.

— Последний раз, — проговорил Лаурье. — Может, и нам помолиться?

— Кому, Стефан? Пусть араб молится за всех нас. Я к проему. Оттуда пойдет штурм. Как Наги закончит, прикажи ему держать окно. Остаемся на втором этаже. Здесь позиция лучше.

— Теперь уже нет никакой разницы, — сказал Лаурье, достал «кольт», проверил магазин и убедился в том, что тот полон.

Работать с «М-16» он уже не мог.

Бреун залег у входного проема.

Наги закончил общение с Всевышним и встал у окна. При этом он не обращал внимания на рану. Видимо, она была легкой, пуля не задела кость. Сириец выложил из разгрузочного жилета запасные магазины, достал из сумки на кожаном ремне наступательные гранаты.