– Какую еще жену? – искренне удивился Опалин.

– Ну она в машине ехала, а ты ее последними словами обругал. Уже забыл?

– Я по дороге шел, а ее шофер сигналить стал, чтобы я им дорогу уступил, – медленно проговорил Опалин, припоминая. – Это она, что ли, в машине сидела? Так она первая стала меня оскорблять. Я решил – буду я терпеть от какой-то паршивой нэпманши…

– Она не нэпманша.

– Но выглядела как нэпманша.

– А ты что же, нэпманов не любишь?

– Кто ж их любит? Те же буржуи, только на новый лад. И наглости вдвое больше, чем у тех, прежних.

– Так почему ты дорогу-то не уступил? – не удержался Парамонов.

– А как ее уступишь? Там с одной стороны скала, с другой – обрыв. У вас же тут горы сплошные…

Парамонов пристально поглядел на своего собеседника, пробормотал что-то вроде «Ну… того» и стал ожесточенно чесать шею.

Ему не давала покоя мысль, уж не по его ли душу явился этот странный тип из Москвы. Легкость, с которой Опалин выкинул из окна Парамонова, последнему крайне не понравилась, и по привычке он стал искать в происходящем скрытые смыслы.

Раз выбросил в окно, значит, не боится; раз не боится, уж не значит ли это, что в центре Николая Михайловича уже списали?

Это соображение неприятно поразило начальника угрозыска.

Он привык к Ялте, к волшебному воздуху юга, оброс кое-какими связями и считал, что неплохо справляется со своими обязанностями. Вдобавок он представил, какой скандал ему закатит супруга, если его турнут, ведь почти всю ее родню он пристроил на работу в свое ведомство, а преемник вряд ли станет терпеть эту ораву.

Вот и этот никчемный Будрейко, от которого проку как от козла молока, тоже из каких-то ее дальних родственников.

Парамонов подавил вздох.

Он прекрасно понимал, что родственники жены совершенно не подходят для службы в угрозыске, но боялся, что в случае отказа супруга превратит его жизнь в ад. И вот до чего он докатился – в сорок четыре года какой-то сопляк со шрамом вышвыривает его из окна, как мусор. Нет, тут точно что-то нечисто.

…Черт возьми, уж не метит ли Опалин на место самого Парамонова? Николай Михайлович так разволновался, что ощутил в груди стеснение.

«Ну мы еще посмотрим, кто кого… Ишь! И наркомовой жене надерзил, не побоялся… а все почему? Потому что стоит за ним кто-то… кто надо… Вот и не боится никого, потому что знает – завсегда прикроют…»

– Куришь? – спросил Николай Михайлович, благоразумно решив навести мосты и протягивая собеседнику коробку папирос.

Опалин покосился на него и молча взял одну.

Они задымили, и, докуривая папиросу, Парамонов уже знал, что и как будет говорить.

– Проблемы у нас тут, конечно… Ну а что? – Он вздохнул. – Людей не хватает. Отдыхающих с каждым годом все больше… Еще и знаменитости всякие приезжают. Маковский… тьфу, Маяковский недавно был… Пассажиры с иностранных пароходов на берег сходят. Которые приличные, те ничего, но ведь бывают и такие, которые выпьют лишнего, или подерутся, или забредут черт-те куда… И кто за все в ответе? Я, само собой. А теперь вон кино снимают. Я с самого начала предчувствовал: что-то случится, – доверительно сообщил Николай Михайлович, подавшись вперед. – У меня, брат, интуиция… Меня не проведешь!

«К чему он ведет?» – с вялым подобием интереса подумал Опалин.

Он видел, что начальник угрозыска побаивается его и стремится перед ним оправдаться, но не понимал причины, которые толкали на это Парамонова.

– Утопленник, которого вчера выудили из воды, как-то связан со съемочной группой? – спросил Иван напрямик.

– Вот это вопрос! – Николай Михайлович даже подпрыгнул на месте. – Молодец, Ваня, как ты сразу в корень-то… Я тебе честно скажу: выясняем. Покойник-то человек уважаемый был, архитектор. Броверман его фамилия. На первый взгляд вроде между ним и киношниками никакой связи, но посмотри: нашли его, а через несколько часов – опять убийство. Скажешь, совпадение?

Опалин задумался.

Раз Парамонов уже установил личность утопленника, можно было не впутывать Варвару Дмитриевну и не сообщать то, что Иван от нее узнал. Поэтому он ограничился тем, что сказал:

– Проверять надо, с кем жертвы общались перед смертью. Искать свидетелей… Может, ты прав и эти дела как-то связаны. Но что толку гадать? Факты нужны. Улики…

– Ищем, – кивнул Парамонов, доставая платок и вытирая им пот. – С ног сбиваемся. Но все упирается в людей. Карманники, сволочи, отвлекают очень, пока одного найдешь, все подметки стопчешь. А может…

– Что?

– Может, ты нам пособишь маленько? – заискивающе спросил Николай Михайлович. – Устроим тебя к киношникам, посмотришь изнутри, что да как… А?

– Я тут не на работе, – усмехнулся Опалин.

– Ну да, ну да… Потому и «браунинг» с собой таскаешь.

– Я бандитов ловлю. Потому и без оружия не хожу… У бандитов же друзей полно, – и Опалин усмехнулся совсем уж неприятно. – Это у честных людей друзей – раз-два и обчелся…

По этой логике выходило, что Парамонов, у которого насчитывалось немало друзей, вроде бы не слишком честный человек, и начальник угрозыска насупился.

– Значит, не хочешь нам помочь?

– В чем? Преступников искать, пока твои подчиненные колбасой обжираются? Это твое дело, ты им и занимайся. – Опалин смял папиросу в пепельнице и поднялся. – Сандрыгайло привет передавай и скажи, что с такими способностями его бы в московский угрозыск даже полы подметать не взяли…

– Ну-ну, – буркнул Парамонов, когда за его собеседником закрылась дверь. И, не удержавшись, грязно и беспомощно выругался.

Однако разговор этот имел самое неожиданное продолжение.

В шестом часу вечера, когда Ялта отходила от знойного морока, а Николай Михайлович уже сладостно предвкушал, что приготовит на ужин супруга, слывшая великой кулинарной мастерицей, Иван Опалин вновь нарисовался в кабинете начальника угрозыска.

– Я передумал, – заявил он без всяких предисловий. – Так как ты собирался пристроить меня к киношникам?

Парамонов открыл рот, чтобы высказать все, что он думает по поводу нахального сопляка и его манер, но смирил себя и изложил свой план.

– Годится, – одобрил Опалин, выслушав его. – До завтра управишься?

Начальник угрозыска начал багроветь.

– Ты… ты…

– Значит, управишься, – безмятежно заключил Опалин и шагнул к выходу. – Где меня искать, ты знаешь.

После чего затворил за собой дверь и был таков.