не мог работать снаружи. Слышался надрывный кашель. На растянутых всюду верёвках висело вымокшее в непогоде бельё. К одной из стен прижалась тонкая, слегка тёплая труба, что и служила единственным источником отопления.

— Не хотел бы я жить в таком месте, — тихо проговорил Олежка. — Костёр на зимнем ветру и то жарче греет.

Григорий сразу отреагировал на новую реплику.

— Огонь священен. Его нельзя выносить за пределы топки — это новый закон Головы.

— Как же они тогда греются во время работы снаружи? Как готовят еду? Год назад всё было иначе...

— За многие прегрешения против Жара священный огонь лишил их своей милости. Этой весной мы повесили слишком много народу. Слишком многие пошли против законов. Остальные усвоят урок и, возможно, Боги разрешат Голове вернуть огонь людям.

— Как много к тому времени погибнет или заболеет? — Олежкин вопрос ушёл в пустоту, Григорий ему не ответил.

Опричник вёл семью через внутренности теплоблока, и с каждым шагом воздух становился всё жарче. Каждый метр коридоров станции был занят убогим людским жильём. Чем дальше скитальцы двигались вглубь, тем плотнее стояли кровати. Люди здесь не работали, их постели были чище. Начали даже встречаться застланные тряпьём отдельные койки. Поверх каждой кровати сидели женщины с недобрыми лицами. Словно хищные птицы они охраняли своё место, глядя на чужаков, как на пришедших без спроса захватчиков.

Защитные рисунки встречались и здесь. Со стен на людей пялились безглазые идолы. Сколько зимних ночей провели в этом душном мраке жители Блока? Что здесь происходило и какой морок царствовал, когда снаружи свирепствовали холода? Рука Михаила невольно сжалась на своём плече, пытаясь нащупать ремень от винтовки. Без оружия он чувствовал себя неуверенно, взгляды местных обитателей сверлили его с затаённой враждой. Скиталец очень редко забредал так глубоко в центр Блока, но Голова хотел видеть лично. Он ждал в самом сердце станции, у священного Жара.

То, что они приближались к Теплу, было ясно без слов. Труб становилось всё больше, они стали толще и температура воздуха разогрелась. Пришлось расстегнуть куртку и время от времени смахивать пот. Сказальцы шли вдоль стройных рядов железных кроватей, что стояли друг к другу просторней. Каждая кровать в Блоке — это дом для целой семьи. Трое, а порой и пятеро человек умудрялись умещаться на одной узкой койке. Ведя малоподвижный образ жизни всю Зиму, они грелись у протянутых труб. Более двух тысяч человек в одном месте — для Михаила это был настоящий ад, в котором он никогда бы не хотел оказаться. Уж лучше одинокая дорога и риск замёрзнуть в морозную бурю…

Но когда они приблизились к центральному котлу, лежанок, нар и кроватей вблизи уже не было. Это место почиталось здесь, как священное. Лишь тихое бормотание помощников Головы выдавало людей в душном сумраке. На полу и стенах горели свечи из животного сала, неприятный запах самодельных светильников безбожно смердел. Здесь было столь жарко, что, казалось, всю кожу пекло открытое пламя. Священный котёл заслужил своё имя, хотя Жар работал сейчас в половину своих мощностей. Вероятно, Зимой находиться здесь и вовсе было нельзя, но эти люди привыкли. Более того, почти все они были укутаны во множество одеяний, тугими слоями натянутых поверх грязных тел.

Последняя дверь открылась с чудовищным скрипом. Её поверхность украшали символы солнца и на мгновение рисунки показались знакомыми. Михаил взглянул на Анюту – запястья Нави тоже отмечало ярило. Но сейчас лучистое солнце скрывалось в тёплых перчатках. Девушка мужественно выносила жар, не сняв даже своего опушённого капюшона.

Ступив внутрь святилища, путники погрузились в багровое зарево. Большой зал наполненный трубами, гудел от бившегося в топке огня. Рядом с огромным котлом лежал заготовленный уголь. При каждой такой куче работал жилистый кочегар. Они без устали бросали топливо в яркое пламя, распаляя котёл до нужной температуры.

В голове всё поплыло, было чудовищно душно и жарко. Казалось, что руны, нарисованные на стенах, ожили и выстроились в хоровод. Алые кони, рогатые люди, кольца и линии – всколыхнулись. Рисунки спустились со стен и окружили семью, как в горячем бреду.

Голова наблюдал за людьми. Старик затаился в тёмном углу, чуть в стороне от раскалённой топки. Его глаза мутно сверкали в отблесках пламени. Несмотря на тряпьё укрывавшее тело лицо старика отдавало смертельной бледностью. Он вечно мёрз и не мог согреться даже возле котла.

Олежка ещё не заметил властителя станции. Тронув за рукав сына, Михаил развернул его к Голове. Анюта же, каким-то звериным чутьем сама отыскала хозяина Блока. В темноте девушка отступила назад, стараясь держаться за спиной старшего. Вид того самого «базыги», которого она проклинала в пути, Нави совсем не понравился.

Пора было начинать Мен. Михаил откашлялся и произнёс:

— Несём своё слово из дали, расскажем о том, что в пути видали!

Они пришли сюда не просто так и даже если новости придётся предлагать самому Голове, без запасов уходить никто не собирался.

— Скиталец-сказалец, — медленно протянул Голова. — Зачем явился? Что можешь предложить нам, живущим у Великого Жара?

— Мир широк, а путь наш далёк. Всё, что видел в миру, тебе расскажу, — через силу улыбнулся мужчина. Холодный приём никогда не смущал, но Голова видимо действительно не был настроен на душевные разговоры.

— Почему ты решил, что нам вообще есть дело до мира? — проскрипел старик. Его голос отдавал хрипотцой, а при каждом слове в горле что-то клокотало и булькало. — Великий Жар дарован нам Богами огня. Мир за стеной с каждым годом гибнет всё более. Скоро Долгие Зимы убьют всех людей, останемся только мы.