Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я пообещала, что через месяц он будет молиться на меня.
Придержала гадкие домыслы, и вроде как правду сказала…
– И что? Пускай молится. Месяц-то еще не прошел. А там напечатаем твой портрет на баннере, повесим в его приемной. Цветами обложим. И будем смотреть, как он целует твои колени…
– Очень смешно. Только мне совсем не весело… Я пойду, Аль. Правда, очень много работы…
– Да никуда не денется твой Пальмовский. Успеешь. Сиди и переваривай. И вообще, у нас еще полчаса свободных. Хочешь, пройдемся по магазинам?
– Нет. У меня уже запущено два проекта, деньги пошли, нужно контролировать.
– Ничего себе. И Слава просто так их выделил? – Брови девушки подлетели, и это было искреннее удивление.
– Просто так. Весь мозг сначала вынес, а потом уже подписал смету.
– Ну, Дарья Олеговна, поздравляю! Ты реально крута! Три недели всего, а тебе уже деньги выделяют!
– Не мне, а на развитие бизнеса. На расширение охвата целевой аудитории. Потенциальные клиенты появились, их нужно только правильно обработать.
И – да. Я знала, что есть повод для гордости. Но этого было мало. Пусть молится на меня Пальмовский! Пусть изумляется, какое счастье ему привалило! А потом, когда поймет, что не может жить без меня, начнет признаваться в любви и обожании, я гордо уйду в закат!
Главное, к этому времени достаточно заработать, чтобы свалить…
Аля очень удачно ко мне зашла. Если бы не она, я бы так и не решилась никогда закончить рабочий день, как все нормальные люди.
Небо не упало, асфальт под ногами не начал трескаться, метро принимало пассажиров как обычно… И даже Пальмовский ни слова плохого не написал, когда я сообщила, что после восемнадцати ноль-ноль буду вне зоны доступа, и чтобы он больше ни о чем не спрашивал сегодня.
Карман обжигала карточка, на которую упал мой первый аванс. Руки чесались вот прямо сейчас пойти и все сразу потратить… Хотя… У меня даже фантазии не хватало, чтобы одним вечером спустить такую крупную сумму… Забежала в ближайший торговый центр и сделала экспресс-маникюр, на этом все попытки шиковать закончились. Режим строжайшей экономии, в котором я жила все последние месяцы, включился сам, без моего ведома.
– Мамуль, проверьте баланс на карте. Я там денег скинула… – Мама крайне удивилась моему раннему звонку, уже привыкла, что я больше пишу ночные смс-ки, а чаще молчу.
– Доченька, мы уже видели… Так много. Ты в кредиты влезла, что ли?
Родители так до конца и не поверили, что я нашла такую классную работу. Думали, что меня обязательно кинут и не заплатят.
– Это аванс, роднуль. В конце месяца будет еще столько же. Не переживай.
Мама вздохнула. Хоть и не знала подробностей моей счастливой карьеры, но сердцем, наверное, чуяла, что все не так и радужно.
– Доченька, тебя там заставляют что-то делать нехорошее, да? За приличные обязанности ведь не платят столько… Ты во что-то криминальное взялась?
– Я работаю по специальности. Все, как вы и хотели когда-то. И ничего криминального, не придумывай.
Только шеф – самодур и идиот, какой-то незаконной привлекательности. Но это мелочь, наверное, о которой можно было бы и умолчать.
– Тут Гриша заглядывал… Узнавал, куда ты пропала…
– Ему-то какое дело? Скажи, что улетела на Луну. Приветы передавать не буду!
Совсем недавно мое сердце сжималось при имени Григория. Болезненно ныло, замирало… И даже надежда теплилась, что все у нас образуется…
И вот: всего лишь раздражение и недовольство, и ничего больше. Сама поразилась, как ровно дышу и нисколечко не грущу…
– Даш… Может быть, у вас еще получится? Вернешься, помиритесь?
– А дальше что?
– Тебе замуж надо, детишек рожать и воспитывать… Сейчас угробишь свою молодость и здоровье, а потом и не нужна никому будешь.
– А вы с папой будете жить на улице? Или в пристройке на даче у Гришиных родителей?
Тяжелый вздох и тишина в ответ.
– Ну, это же наши проблемы. Ты не должна ради них всю жизнь свою портить…
– Мам, если замуж и идти, то за олигарха. Чтобы он и ваши проблемы решил, и мне не создавал лишних. А Гриша, извини, сам – одна ходячая неприятность!
– Зато он добрый. И внимательный, и заботливый…
– И козел. Все, мамуль, закрыли тему.
– Но… Ты подумай, все-таки. Мне кажется, он надеется, что ты вернешься…
– Мне там в дверь кто-то звонит. Наверное, курьер. Еду привез, решила устроить себе маленький пир!
– Приятного аппетита, доченька!
Я знала, чем отвлечь и успокоить маму: если дочка решила поесть, никто не имеет права мешать! И пусть весь мир подождет.
А курьер звонил, на самом деле. Странно, что не в домофон, а сразу в дверь.
– Добрый вечер, Дарья Олеговна.
На пороге стоял совсем не парнишка в фирменной одежде пиццерии, а почему-то Пальмовский. Владислав Андреевич, собственной персоной.
– Может быть, рот прикроешь? А заодно и дверь? Или будешь держать на пороге?
Он выглядел немного усталым и слегка замученным. В руках держал сумку с ноутбуком и еще какой-то кейс. Но вел себя привычно нагло: не дожидаясь приглашения, вошел, прикрыл за собой дверь, да еще и замок повернул. Как у себя дома.
– Вас выгнали из квартиры?
– Нет. С чего ты взяла?
– Ну…
Я наблюдала, как он спокойно присаживается на тумбочку, разувается, снимает куртку…
– Или вы невменяемый сейчас, заблудились и зашли не по тому адресу. Или у вас больше нет дома, и друзья закончились, поэтому приперлись ко мне.
– Почему ты открываешь дверь, не проверяя, кто там? А если бы это был вор или бандит?
Он хмурил брови и отчитывал меня так искренне, как будто имел на то право.
– Скучно живу. Захотелось острых ощущений. А что?
– Ждала кого-то? Я не вовремя? Почему так рано ушла с работы?
– А вы не охренели, товарищ начальник? Что это за допросы?!
Я начинала закипать под его странным, изучающим взглядом. Пришел, наезжает, смотрит непонятно так… А я, между прочим, хожу по дому в стареньких шортах и майке от пижамы. Почти голая, и без прически!
– Мы с тобой не до конца разобрали схему, которую ты утром прислала. Хочу запустить процесс уже завтра, но осталась пара нюансов, которые нужно обсудить. Куда можно пройти?
– Сначала руки помыть. И, для приличия, спросить разрешения: а можно ли, вообще, проходить?
Очень странные ощущения гуляли. Я на своей территории. Хозяйка положения, казалось бы… Но почему-то должна отстаивать свое право на одиночество. И усиленно не млеть