Педро в еду. И к тому же мимоходом заявляла, что покойный не отец моей дочери, да еще обвиняла меня в обмане с беременностью, чтобы помешать Педро жениться на его невесте.

Теперь, когда мы уже не работали на Харабо, бывшей хозяйке трудно было портить нам жизнь, но своим поганым языком она отравила всех, кого могла. Многие перестали общаться с нами. Они напоминали мне пса, которого хозяин погладил по холке, и тот возомнил себя членом его семьи, а не собакой. Разумеется, я не могла оставаться в долгу. Раз уж они считали, что я способна убить собственного мужа, я должна была дать им причины так думать.

В первую очередь я решила заняться бывшей хозяйкой и попросила Кармен принести мне клочок волос с ее расчески. Кармен положила волосы в кармашек фартука, когда наводила порядок на комоде в господской спальне, и принесла их уже на следующий день. «Ну-ка, постарайся сделать так, чтобы эта змея прикусила свой ядовитый язык и отравилась», –  сказала она. Мы с матерью положили волосы в носовой платок и накрепко завязали его узелками. Делая каждый из них, мы молились святым: святой Доротее, которая вернулась после смерти с корзиной цветов и фруктов; святому Дионисию, который держит в руках собственную голову; Иуде Искариоту, повесившемуся на смоковнице; святой Джемме, которая лицезрела ангелов и покойников, как и мы.

Потом мы вырыли ямку в нашем дворике и закопали сверток, чтобы никто не мог его найти и выкопать.

Моя мать прежде не делала таких свертков, но однажды видела, как это делала ее мать, после того как хозяин дал ей пощечину за то, что она опрокинула фужер с водой, подавая ужин. Уже на следующий день конь, на котором он гарцевал, лягнул так, что наездник чуть не умер. Раньше конь никогда не доставлял ему проблем, но в то утро с ним что-то стряслось. Хозяина пришлось зашивать изнутри, и с тех пор он мог есть только супы и все равно корчился от боли по ночам.

Короче, мы связали сверток так, как запомнила моя мать, с молитвами и тугими узлами, чтобы не развязались. На следующий день ничего не произошло, через день тоже. «Как же они смогут найти волосы в таком тайнике?» –  спросила я мать. Затем вышла во внутренний дворик, вытащила сверток из земли и положила в шкаф в спальне. Через два дня моя бывшая хозяйка у себя дома свалилась с лестницы и сломала лодыжку. Кармен не смогла сдержать смеха, когда рассказывала мне, как та завопила. Впрочем, призракам этого показалось мало, и на следующей неделе уже ее сын сорвался со скалы во время охоты и сломал оба запястья. Видевшие его падение другие охотники поведали в баре, что он пустился в погоню за крупным зверем, который хрюкал, как дикий кабан, и все это слышали, но никто его не видел. В конце концов молодой сеньор оступился и упал в расселину между скалами, а зверь ушел, не оставив ни малейшего следа. А еще через несколько дней сгорел рабочий кабинет моего бывшего хозяина. В его отсутствие ни с того ни с сего вспыхнули бумаги, которые он хранил в ящике под замком. По словам Кармен, если бы госпожа вовремя не учуяла гарь, сгорел бы весь дом.

В деревне поползли самые разные слухи, ведь одно несчастье –  дело случая, но не два же, а тем более не три подряд. Три напасти за несколько дней –  это уж слишком, это явно чье-то проклятье, как семейство Харабо ни преуменьшало случившееся, утверждая, мол, все это пустяки.

– Да уж, пустяки, вы бы слышали, как она визжала, –  рассказывала Кармен в булочной, и все присутствовавшие женщины тихо хихикали. Некоторые по вечерам стали захаживать к нам домой, чтобы выведать, как бы и им кого-то околдовать, ведь врагов всегда хватает, а после войны их стало еще больше. Односельчане приходили затемно окольными путями, петляя между стогами сена, со стороны гор, чтобы их никто не заметил. Одни хотели отомстить за пощечину или побои, полученные с той поры, как война уступила место разрухе, другие –  ответить соседу-доносчику или отомстить за беглого родственника, которого нашли и затравили, как зверя на охоте. По их просьбам я проклинала родственников, гражданских гвардейцев, священников, доносчиков –  короче, кого угодно со всей накопившейся во мне и в нашем доме яростью. Потому что знала, что в тот день, когда мы, бедняки, начнем собирать долги, этим людишкам мало не покажется.

Через какое-то время у меня стали просить еще и лекарства, и я давала им две-три известные мне травы. Говорила им то правду, то ложь, дабы облегчить их страдания. Правду –  когда отвечала на вопросы, где их исчезнувшие отец, муж, дочь или сестра. У кладбищенской стены, на обочине дороги в Вильяльбу, в овраге, на холме у часовни. Вся деревня была полна тел. А лгала –  что эти же самые отец, муж, сын или брат уже на небесах; дескать, святые шепнули мне, что они там и шлют родственникам привет. Я разрешала просителям посидеть у нас, помолиться со святой и поставить свечку за пропавших родственников, ведь они не могли ни забрать тела, чтобы похоронить, ни заказать священнику мессу. Так что обычно мы сидели на кухне, и я разводила огонь, чтобы они не мерзли. От моей лжи им становилось немного легче, но призраки, которых они приносили на плечах, оставались у нас дома с набитыми землей ртами, продырявленными черепами и выбитыми прикладом зубами. Некоторые призраки потом исчезали. Возможно, и в самом деле ангелы возносили их на небеса, ибо искалеченные парни, сброшенные в пропасть, не должны попадать в ад. А другие прятались в кастрюлях и под кроватями –  поди узнай, от страха или от злости, и никуда не уходили.

С родственников людей, пропавших без вести, я не брала плату, а вот за необходимые им проклятия –  да. Если проклясть обидчиков надо было за мелкие проступки, то давала просителям пригоршню соли, чтобы они плюнули в нее и подсыпали кому надо под дверь. А для серьезных проклятий я делала сверток с узелками, засовывала его в шкаф, и нашему дому это очень нравилось. Чем сильнее родственники злились на человека, которого собирались наказать, тем лучше срабатывал сверток. Я брала с них дорого, чтобы они не злоупотребляли таким, но половине просителей платить было нечем, и они приносили мне постельное белье, обручальные кольца, кастрюли –  все что угодно. Однако ничего из этого я не брала, ведь спать на простынях с