— Не все сразу, господин декан, — она так близко, что грудь в белом кружевном лифчике, выглядывающая из расстегнутой рубашки, касалась его. — Со временем… я удовлетворю, — облизала кончиком языка свои приоткрытые губы, — ваше любопытство…

Девушка протянула руку, к его прокушенной губе, нежно провела подушечкой пальца, и засунула его себе в рот.

— Ммм, вкусно, вы невероятно сладкий, господин декан…

Его зверь внутри забился в грудной клетке, озверел, чуя аромат дурманящей похоти. Арман схватил ее за затылок и притянул к себе, впился в губы, озверевший, требовательный, проник языком в сладкий рот, орудовал там, желая языком добраться до ее сути. Вторая рука легла на талию, он прижал девушку к себе до хруста костей.

Желания, сдерживаемые им так долго, сейчас мощнейшим потоком выходили из него, окружали их плотной стеной одержимости. Сейчас ему было плевать, что происходит вокруг, не было проблем, мыслей, только ее тело, обладать, сию минуту, уже.

Жизель издала стон ему в рот, тихий, до дрожи порочный, отравляя его еще сильней, пробуждая зверя брать свое. Ее ручки пробирались сквозь его рубашку, коготки царапали спину, маска невинности спадала, обнажая ее дикую суть.

Их желания на одной волне, резонируют, сплетаются, он кусал ее губы, до крови, и жадно слизывал, пьянея, дурея, доходя то точки не возврата. Арман несся на бешеной скорости, забыв про тормоза, их уже не было, они давно отказали.

Кровь из их искусанных губ смешивалась, пропитывая их насквозь запахом одержимости. Две крови соединялись, образуя нечто невероятно мощное по своей силе. Художник засунул руку под клетчатую юбку, сорвал трусики, наслаждаясь звуком разрываемой ткани. Лоно мокрое, горячее, нежное, оттянул ее голову назад, заглядывая в сапфировые глаза, там искрилось оголенное желание, необузданное, сильное. Просунул два пальца внутрь нее, глаза стали бездонными, они затягивали, приглашая исследовать глубину.

И шаловливые ручки уже расстегивали его ремень, обхватывают плоть.

— Какай вы большой, аппетитный, — говорит с придыханием, так что кровь закипает у него в жилах.

Вонзить. Обладать. Заклеймить собой. Все. Нет мыслей. Все подчинено инстинктам. Арман хватает ее под ягодицы, сдавливает их, стройные ножки обвиваются вокруг него. Губки исследуют его шею, кусают, вгрызаются, остервенело, болезненно-сладко.

— А что тут происходит! — знакомый голос, как ушат ледяной воды. Художник поворачивает голову, смотрит затуманенными глазами, и ничего не видит. Все померкло для него, кроме податливой, безумно желанной Жизель на руках. С трудом фокусирует взгляд на фигуре ректора. Морис стоит, скрестив руки на груди, бровь сдвинуты в одну сплошную линию.

— Добрый день, господин ректор, — пропела девушка лилейным голоском. Словно она и не обвивает своего декана, с кровью на губах, в расстегнутом лифчике.

Арман нехотя поставил ее на пол. И тут же пожалел о содеянном. Теперь из расстегнутой ширинки на обозрение ректора колом торчал член. Он попытался его спрятать, но плоть до сих пор так изнывала, так хотела вонзиться в Жизель, что никак не убиралась назад в штаны.

— Арье, вы перешли черту! — Морис прошел в кабинет, переводя взгляд, то на поправляющую одежду Жизель, то на Армана, сражающегося со своим членом. — Спрячьте уже наконец этот срам!

— Господин Буланж, я все объясню, — хотя художник и не представлял, что он собирается объяснять. Что его член по чистой случайности выпал из штанов?

— Вышло небольшое недоразумение, — Жизель смущенно улыбнулась, ее сорочка уже была застегнута на все пуговички. — Мы приносим свои искренние извинения.

— Легран, оставьте нас наедине, — пробасил ректор.

— Да, да, только помните, — она подошла к нему вплотную, мило улыбаясь, и моргая невинными глазками, — Что у всех у нас есть грехи за спиной. Иногда проще закрыть глаза на невинную шалость, чтобы не потревожить скелеты в собственном шкафу, — голос ее лился, словно сладкая песня.

— Вы что себе позволяете?! — лицо Мориса пошло багровыми пятнами.

— А я что-то не так сказала? — она опустила голову, сцепив руки у себя за спиной.

— Вон! — прохрипел ректор, указывая ей на дверь.

— Уже ухожу. Всего хорошего, господин Буланж, удачи с новыми талантливыми работами, — и как птичка девушка выпорхнула из кабинета.

— Это называется, «Я не сплю со своими студентками»? — взревел Морис, как только Жизель закрыла за собой дверь. — Создали себе этакий образ непреступного преподавателя, а в кабинете вон что вытворяете! Вы понимаете, что я могу вас уволить? Вот тут прямо сейчас, на месте! — ректор говорил кричащим шепотом.

Арман уже было хотел оправдываться, извиняться. Но тут что-то щелкнуло в мозгу, нечто переменилось в нем.

— Морис, я реклама вашей академии, студенты приезжают со всей страны, чтобы учиться у меня. Увольте. И я спокойно проживу без вас. Даже огласив причину моего ухода, вы только еще больше подстегнете мою популярность. А что выиграет академия от моего ухода?

— Кем вы себя возомнили! Незаменимых людей нет! — пыл ректора заметно поубавился. Он хотел еще что-то добавить, открыл рот, и сразу закрыл.

— Замените, — художник усмехнулся, и с видом победителя посмотрел Морису в глаза.

— Первое и последнее предупреждение! Если я еще раз что-то подобное увижу. Выгоню с позором. Если так сильно чешется, будьте любезно удовлетворять свои хотелки в другом месте, и не осквернять свое место работы. Вы все же преподаватель, прикасаетесь к вечному! — и не дожидаясь ответа ректор покинул кабинет, громко хлопнув дверью. Хотя бы таким способом желая оставить последнее слово за собой.

Даже эта перепалка не остудила его. Он говорил с ректором, а перед глазами полные похоти сапфировые глаза Жизель. Наклонился, поднял разорванные трусики. Ее запах. Его наркотик. Ошеломляющий дурман.

И не было стыда, куда-то пропали угрызения совести. Плоть продолжала властвовать над ним. Неудовлетворенные желания кричали, заслоняя собой любые здравые мысли.

Хотел было заверяться в бар, найти там себе девку, и снять напряжение. Только и тут член качал свои права, требуя только Жизель.

Даже осматривался по сторонам, высматривая студентку. Но она словно испарилась. И это сейчас, когда так нужна! Надо отдать ей должное, когда ехал домой, Арман больше не ощущал себя подавленным. Что-то этот несостоявшийся половой акт изменил в нем. Что он и сам пока не понимал.

С мыслями о ней, он открыл дверь своей квартиры. И остолбенел. На его кровати, с распущенными волосами, в черном кружевном белье, лежала Жизель. Теперь она меньше всего походила на студентку, макияж, алые сочные губки, соблазнительные изгибы тела.

— Нас так не вовремя прервали, — прошептала, откидываясь на подушки, и проводя руками по своим аппетитным выпуклостям, томно выгибая спину.

— Как ты попала в квартиру? — Арман смотрит, и не верит глазам.