так. В одну из своих немногочисленных и непродолжительных поездок «в город» Фаина взяла с собой внука. Как обычно, зашли в магазин, универмаг. Пока то да се, бабушка замешкалась, а внук устремился к полке, на которой были выставлены чугунки, кастрюли, горшки. Что взять с мальца – нахлобучил себе на голову и, разумеется, застрял, снять не может. Вой поднял на весь магазин – тут и Фаина очнулась, и продавщицы понабежали. Тянут-потянут – вой стоит страшный.

– Езжайте в травмопункт, – говорят, – там с парня горшок снимут. Только заплатите сначала.

– Да вы что, родные, как же так-то?

– Платите.

Делать нечего, выложила бабушка положенные по такому случаю деньги, повела внука на остановку автобуса. Народ, конечно, оглядывается – кто смеется, кто сочувствует, похихикивая. А внук ничего, освоился. Сели в автобус на заднее, разумеется, сиденье.

– Бабушка, – раздался из горшка голос внука.

– Чего тебе? – недовольно проворчала Фаина.

– А я царь! С такой-то короной царь я, не иначе!

– Да сволочь ты, а не царь! Столько денег на тебя, дурака, извела, а он еще царем прикидывается!

Автобус долго трясся от хохота и визга радостных пассажиров…

Село любит, очень любит.

– Здесь, – говорит, – все свое, родное, здесь все «настояшше». Не как у вас там. У вас там и люди из пластмассы.

Сказала и посмотрела. На сей раз серьезно, без подковырки. Часто с ней соглашаюсь. Потому и ездим мы всей семьей туда, где все «настояшше»: небо и лес, река и люди. Проверьте и вы – приезжайте в гости. У нас хорошо. Если горохом не злоупотреблять, конечно.

Фаина Огурцова и синоптики

Нравоучения Фаина Огурцова читать не любит – она намеками орудует по большей части. Улыбочкой заковыристой, междометиями, филологическими находками, часто спонтанными. В общем, устраивать осуждающую истерику не будет: если уж что не по ней, то найдет более спокойный (не факт, что менее язвительный) способ рассказать о своем несогласии с поведением человека.

Раньше в церковь ходила мало. «Это я зря», – говорит. После одного случая стала заглядывать, а потом и вовсе освоилась. А случай простой. Воскресенье. Фаина, воспитанная советской действительностью, предпочитает в выходные робить. Робить для нее – это только труд физический, чтоб результат виден сразу. На огороде, например. Огромном таком, ухоженном, тщательно оберегаемом. Всегда сделать что-то можно. Она и делает. До полудня – выходной же все-таки. Облокотилась на забор, тяпку с граблями прислонила, на реку смотрит нашу, на церковь, куда ходить вроде и надо, но все времени нет. Колокол вон звонит – значит, служба закончилась.

Дорога в храм проходит мимо ее забора – всех видит, со всеми здоровается. «Идут этта две бабки из церкви. В платочках белых, платьицах – одуванчики, не иначе. Идут, главно, мимо меня и о погоде рассуждают: „Я вчера прогноз слушала, дак там сказали, дождь пойдет – пойду парник прикрою“. – „А ты не верь“. – „Чего это?“ – „А то, что все синоптики…“ (здесь впору было бы употребить любое немецкое слово, для славянского уха этот язык романтичен донельзя, но бабка, к сожалению, употребила русское – в общем, говорят неправду). Собеседница искренне удивилась: „Чего это они…?!“ (Даль краснеет и забивается в угол) – „Да уж я знаю“. – „А-а“».

Фаина Огурцова ласково так выглядывает из-за граблей: «Што, бабоньки, помолились? Как оно там?» Те аж подпрыгнули: «Ой, Фаюшка, дак хорошо сходили, а и ладно там – и-и-и! Ты, буди, тоже заходи – там душа отдыхает». – «Дак я вижу, – говорит Огурцова. – И не токо душа, смотрю, язык вроде тоже». Бабки прошмыгнули, осунувшись.

А Фаина потом задумалась, когда отсмеялась: «Чего это, во-первых, бабкам в храм можно, а мне нельзя, что ли? Во-вторых, если Бог есть (а Он есть, я знаю), то Он их, значит, милует и жалеет, а меня не может? Может всяко. В-третьих, какое мне дело до бабок с их синоптиками?»

Службы у нас не каждую неделю, священника нет постоянного – раз в месяц приезжает. И ровно через месяц, кажется, на Преображение, Фаина Огурцова робко зашла в церковь. Мужественно продержалась всю службу, в конце выдала: «На ферме так не уставала. Выходит, робить можно не только на огороде, но и душой, что ли? Интересно получается».

Насчет синоптиков мы ее не спрашивали – кто знает, чего скажет. Да и немецкого она не знает вообще.

Самосуд Фаины Огурцовой

Святки в северной деревне. Снегу полно, холод, солнце, волки с лосями да кабанами и зайцами – все как надо. Настроение у людей приподнятое, а у кого и проказливое. «У кого» – так это у детей. На всякие шутки пускаются, всякое выкаблучивают. Минус тридцать – ничуть не помеха для веселой прогулки. Это если в школу, то призадумаешься, а погулять-порезвиться – милое дело. И до того детская ватага дорадовалась, что, перестав чувствовать границы приличий, забралась на крышу чьей-то бани и ну в трубу опилки с корой швырять. Усердно так запихивали, что и не заметили, как бдительная Фаина Огурцова появилась и всю их честную компанию определила. Тут и соседи подоспели.

Для деревни – происшествие, конечно. Самый настоящий случай, о котором будут говорить на кухнях пару месяцев, если другой не подоспеет. Но деревня у нас спокойная, пьянство, слава Богу, не в почете, поэтому достанется проказникам на орехи, это уж точно.

Стоят, рассуждают, что делать. Дети носы повесили, вину свою осознамши. И вот тут случилось самое неприятное, гораздо хуже засоренной трубы: одна соседка пошла звонить в полицию – в местное подразделение по делам несовершеннолетних. «А пусть, – говорит, – их на учет возьмут. Пусть с ними полиция разбирается и с родителями ихними. Надо, так и суд пусть будет». Причем говорит совершенно серьезно, шутить баба не умеет напрочь. Ведь и правда позвонит! Дело для ребят точно нешуточное: если ввяжется ПДН, вся эта «ювеналка», то своим пристальным контролем они семьям проходу не дадут. Бывали случаи, порассказывали городские дачники. Мы смотрим друг на друга и на уходящую звонить в полицию тетку с недоумением, а то и страхом. Про детей и говорить нечего – кто-то заревел.

Спасла все дело Фаина Огурцова.

– Эт-та… вернись-ко сюда, – спокойно так говорит.

Ослушаться Фаину просто невозможно, голос поэтому она никогда не повышает. Ну, почти. Тетка судебная вернулась.

– Вот ты мне скажи: это твоя баня или моя? Моя. Труба, выходит, тоже моя – мне ее Колькя ставил. Дак ты чего засуетилась-то, голуба? Свои-то дети чем занимаются, непонятно – хоть кто слово сказал, а чужих, значит, так, да? Звонить ты никуда не будешь. А и позвонишь, так в «скорую», потому как иначе я те пятак-от поправлю – как раз в ведро поместится.