class="p1">Мы от души расхохотались, от сердца отлегло. Виноватые дети хлюпали носами. Тут Фаина повернулась к ним:

– Кто зачинщик, не спрашиваю – все равно не скажете, и правильно сделаете. Но чтобы через час труба была чистая. Щас ключ принесу от бани: работать будете.

Когда Огурцова явилась с ключом, на месте уже были отцы провинившихся детей с видом, мало отличавшимся от угрюмого потомства.

– Э-э нет! – заявила бабка Фаина. – Работать будут те, кто трубу засорил. А то нашлись тоже: я, мол, нагадил, а ты, папаня, убирай. Я те дам! Дай-ко им щетку, трос, лопату с совком сами найдут. Начали.

Мы разошлись. Нужды в проверке качества работы не было: дети взялись за работу с азартом, с желанием исправить последствия своей шалости. Самая правдивая в мире деревенская сарафанная почта донесла, что после трудотерапии, которую Фаина обеспечила сорванцам, баня блистала и светилась, а тяга в трубе стала лучшей в округе. Огурцова детям даже шоколадку подарила: «Дак чего, робили же. Кто робит, грешит меньше».

Бабка Фаина предпочла осуждению рассуждение. И очень доброе, надо сказать, рассуждение. Которого, мне кажется, так часто нам не хватает.

Математика для земноводных и прочих рептилий

Тут хуже, чем даже с таблицей умножения: ее-то, родимую, если вдруг и подзабудешь, немедленно и со стыдом вспомнишь. Правда, редко кто забывает. А в этом случае, с таблицей, скажем так, духовного умножения, приходится повторять ежедневно, а то и ежечасно те самые «дважды два»: ну, не осуждай – стыда не оберешься. Долбить постоянно. И если с цифрами некоторые гуманитарии не всякий час сталкиваются, то уж тут-то – каждый и постоянно. За ошибки и глупую забывчивость приходится здорово краснеть. В этот раз нам помогла «жаба Клава».

Ее так радостные дети прозвали – сказали, что очень похожа на персонаж из какого-то мультика. Вроде бы, говорят, и добрая, а вроде и не пойми что: характерец у нее с подвывертами. Да и лицом бабулька похожа – вот те и Клава, и жаба в придачу. Мы им полагающееся внушение сделали, и те стали просто обходить ее стороной.

Ха, стороной! Не тут-то было: бабуля в своем аколуфском[3] порыве находила детей, и не только наших, в самых потаенных закутках церкви, где они пытались спокойно себе рисовать, книжки читать, а то и просто о своем о чем-то подумать – с детьми это случается, как мы обнаружили. Не-ет – горячая и искренняя блюстительница порядка знала все укромные уголки. Она появлялась неожиданно, со скорбной улыбкой (тонкие губы у нее при этом растягивались параллельно полу), и начинала учить их жить: как правильно креститься, какого размера должна быть свечка, чтобы ее можно было убрать (оказывается, «с мизинчик»), ну и так далее. Дети прихода нет-нет да и вспоминали про мультик-то. С жабой.

То есть ничего в принципе нового нет: обычная надоедливая, назойливая, не в меру ретивая и не то чтобы тактичная бабулька – когда-то чуть ли не основная беда многих приходов, сейчас таких меньше. Они, видимо, не количеством, а качеством берут. Мы, слыша очередные детские жалобы, нет-нет да и поругивали это качество и ее обладательницу.

А тут у нас несчастье случилось: шурин попал в страшную аварию. Слава Богу и врачам, молитвам всех близких и дальних, выжил. Но пока лежал в больнице, и до выписки еще было далеко. Травмы слишком серьезные. Приход у нас не из «бумажных»: люди друг друга знают, на службы ходят осознанно, даже хор молится – сам видел. «А раз знаем друг друга, то давайте, дорогие братья и сестры, помогать тем, кто в этом нуждается. – Это священник обратился к прихожанам, рассказывая о нашей беде. – Сейчас одному из наших и его семье много что требуется – так давайте поможем не только молитвой. Я по опыту знаю, от многих людей слышал, что, когда помогаешь кому, и молитва у тебя лучше становится. Больной наш, – говорит, – лежит, и долго еще лежать будет. Очень нужны всякие простынки, подгузники – в общем, то, без чего лежать совсем грустно будет. А стоит все это будьте-нате. Давайте поможем».

На следующий день звонит (мы теперь ежедневно общаемся): так и так, вы бы зашли – надо простыни и все это дело передать. Прибегаем, он нам вручает огромный пакет: «Вот, бабуля одна принесла. Да вы ее знаете – все время вокруг подсвечников бегает. Она мне сказала, что за мужем-инвалидом ухаживает, и уж чего-чего, а этого добра у нее навалом. Про вас услышала – вот и нате вам подарочек. Привет нашему болящему от нее. Говорит, что теперь всегда молится. Завтра созвонимся, а на выходных поедем причащать».

Тащим мы этот пакет, и как-то очень не хочется вспоминать про мультик. Понятно, что вспомнили, но уж с каким стыдом! Выходит, осуждал ты человека годами, морду от него воротил, посмеивался – получи-распишись за улыбочки. Он тебе доброе дело в благодарность за все за это: больничных запасов надолго хватит. Жена задумчиво так: «И кто из нас жаба? Похоже, мы почище всяких жаб получаемся. Мы даже не земноводные. Мы – рептилии, вот».

Я не хочу, да и не имею никакого права, читать благочестивые нотации, назидательно морщить нос и вещать читателю о вреде осуждения – эту скучную процедуру я с детьми проделаю. Бедные! Моя задача – рассказать о стыде, который приходит в душу после доброго ответа на осуждение. Очень христианского ответа. Да и в стыде есть польза, если вдуматься. Напоминает простейшие правила нашей «таблицы умножения». Спасибо.

Как отец Константин не читал нам мораль

Думаю, каждый оказывался в крайне неприятном положении, когда приходилось употреблять неимоверные усилия, чтобы хоть попытаться сохранить спокойствие и доброжелательность в храме в случае, если вдруг раскричится-раскапризится какой-то ребенок, которого ведут или несут к Причастию. Нервничают и волнуются все: и священник, и бедные родители, суетятся и толкаются окружающие. А ребенок не просто капризничает – он орет просто. Руками-ногами сучит, вырывается и снова орет, будто и не он это вовсе. Насильно подводить к Чаше – какое уж тут благочестие…

Можно родителей обвинить, можно посетовать на духоту и сутолоку, можно найти еще тысячи причин такому поведению, не упустив при этом возможность вслух или про себя прочитать мораль о том, как нужно вести себя не только в церкви, но и в жизни вообще, чтобы подобного не было. Иногда, когда мораль прочитать очень уж хочется, мы останавливаем себя воспоминанием из давних уже времен, слава Богу, ушедших.

Закат советской эпохи, когда в большом городе в лучшем случае было открыто два храма.