Пока еще сама не понимая, как отнестись к таким известиям, я понимала зато, что дочь моя напугана и растеряна и успокоить ее мне по силам. Сколько времени провела я с детьми, отгоняя страшные сны во мраке, обтирая жар с горячих лбов, напевая колыбельные и облегчая горести? Мой муж отправлялся убивать врагов в погоне за властью и славой, но я сражалась с чудищами уже давно, расчищая путь своим детям, чтобы они уверенно шагали в будущее. И сейчас самое время снова этим заняться.

Я обняла Ифигению, прижала к себе. Сказала:

– Это великая честь. – И почувствовала, что она дрожит. Как хрупки ее плечи, как сердце колотится! Будто я птичку держу в руках. – Подошло уже время тебе замуж выходить. Признаюсь, я не думала, что это случится так скоро, но Ахилл – великий человек. О твоем муже легенды сложат, не сомневаюсь даже. Это подарок судьбы – выйти за него. А еще, – я отстранилась, повернула к себе ее личико, – мать очень его любит. Из-за нее Ахилл почти пропустил войну. Он добр, как видно, раз ради матери готов был от славы отказаться.

Она кивнула. Сделав шаг назад, распрямила худые плечи и крепко зажмурилась. Слезы, грозившие пролиться вот-вот, высохли, и на губах Ифигении мелькнула легкая улыбка.

– Раз ты одобряешь, то все и правда будет хорошо, – сказала она, и сердце мое опять перевернулось. До брака она доросла, но не вышла еще из того возраста, когда мать считают способной разрешить любые трудности.

Хвала болтуньям, выдавшим тайну! Когда вестник зачитывал всему двору послание – Агамемнон вызывает к себе старшую дочь, дабы выдать ее замуж за Ахилла-воина перед отправлением в Трою, – мы с Ифигенией лишь безмятежно улыбались. Ехать нужно было уже на следующий день, и в суматохе навалившихся дел нас подхватило волной радостного возбуждения, которое ни с чем не перепутаешь. Десятилетняя Хрисофемида, услыхав о свадьбе, пришла в восторг и огорчилась до слез, узнав, что ехать с нами ей не позволено, но в послании Агамемнона все оговаривалось четко, к тому же путь в Авлиду предстоял изнурительный, по пыли и жаре.

– Останься и присмотри за Электрой, – сказала я, а она закатила глаза.

– Вечно за ней нужно присматривать!

На укоры времени не было. Моя младшая дочь и впрямь росла болезненной, всякий детский недуг ею, кажется, овладевал. Угрожая, и не однажды, отнять у нас Электру. Я молилась за ее спасение, призывала целителей и выхаживала дочь с неистовым упорством, неожиданным для себя самой. Не раз за ее короткую жизнь я понимала, что стою у края пропасти, но нам удавалось оттащить Электру от обрыва и сохранить ей жизнь. Бледная, хилая, совсем не похожая на крепких, непоседливых сестер, она все же выжила. Мы берегли ее, как хрупкую амфору, особенно Агамемнон. И я радовалась, что из всех наших дочерей именно Электра – его любимица. Она и сама отца боготворила, а тот не мог устоять перед таким обожанием. Даже я умилялась, наблюдая, как мрачноватое личико Электры светлеет, когда отец берет ее в охапку, сажает себе на колени, что-то рокоча, а она в ответ хихикает тоненько. В такие минуты легко было отмахнуться от рассказов рабыни о роде Атрея. Я похоронила их в глубине сознания и наружу не допускала. Давно уже никто не вспоминал этих историй. И мы забудем, твердо решила я, не дадим им над нами властвовать.

Электра по малолетству не понимала еще, зачем мы с Ифигенией уезжаем, но, провожая нас на следующее утро при первых лучах зари, сохраняла невозмутимость – держала за руку Хрисофемиду, а с другого боку стоял Агамемнонов пес. Мы и за ворота выехать не успели, как она, зевнув, повернулась к старшей сестре спросить, будут ли на завтрак свежие фиги.

Восходящее солнце едва позолотило небеса над горными вершинами, когда мы взобрались на колесницу. Путь впереди лежал долгий и ухабистый, и даже гора подушек на сиденьях вряд ли могла нас спасти. Надо бы использовать время в дороге для полезных материнских советов относительно предстоящего Ифигении, думала я. Но задавалась вопросом, что же такое могу поведать дочери о браке.

Я понимала теперь, как простодушны были мы с Еленой, рассуждая тогда еще, в Спарте, о наших мужьях, стремясь постичь всю многосложность женского бытия, но плохо представляя, что ожидает нас. Любовь не поминали почти, даже и в шестнадцать лет. О ней пели сказители, но эта самая любовь, казалось, скорее в мифах и легендах бывает, чем в настоящей жизни. Может, мое юное сердце и переполнялось чувствами от песен об Орфее, который до того обожал свою невесту Эвридику, наступившую на ядовитую змею в день их свадьбы, что последовал за ней в бездну подземного царства и, хоть трясся от страха, а сыграл Аиду на лире, да так красиво, что тот отпустил Орфееву жену. Может, и лила я слезы, слушая, как выводил ее Орфей наверх, на белый свет, – шел впереди, не утерпел и оглянулся один раз, всего один! Увы, Аид предупредил, чтобы Орфей ни в коем случае не смотрел на Эвридику, пока та не возвратится благополучно в мир живых, и теперь девушка, уже начинавшая мало-помалу обретать плоть, рухнула к ногам мужа и вновь стала зыбким воздухом. Утраченная для него навсегда.

Но то были возвышенные истории для девиц. Суть брака иная. А значит, не о любви мне следовало говорить с дочерью. Оставалось только надеяться, что, встретив Ахилла, она увидит в нем некое родство – вероятный залог миролюбивой совместной жизни и довольства друг другом. Радость истинной любви настанет, когда возьмешь на руки первенца – вот как я могла бы ей сказать – и даже раньше, когда почувствуешь, как он ворочается и извивается внутри, когда станешь песни петь своему растущему животу, поглаживать натянутую, теплую плоть и изумляться невообразимому чуду, которое с тобой произойдет. Но я прекрасно помнила, в каком ужасе была сама, размышляя о ребенке, ведь счастье здесь неотделимо от страха, а радостный образ будущего завешен тенью. Оглядывая гибкую, худую фигурку дочери, я волей-неволей начинала беспокоиться. За ребенка ведь можно и жизнь отдать, и каждая из нас во время родов стоит на берегах великой реки, отделяющей живых от мертвых. Несметная армия женщин совершает этот полный опасностей переход без щитов и доспехов, вооружившись лишь собственной силой и верой в победу.

Вряд ли стоит обсуждать с невестой такое по пути на свадьбу.

К счастью, Ифигения заговорила первой.

– Как хорошо, что мы еще