Мэриан знала, на что идет, и не питала на этот счет никакихиллюзий. Он не мог жениться на ней, пока была жива его жена, а в маленькомгородке об их романе, как бы скромно и сдержанно они себя ни вели, все равностало известно. Я представил себе ледяные взгляды, которые, судя по всему,выпали на ее долю. Возможно, это не очень-то ее тревожило, думал я, во всякомслучае, те насыщенные шесть лет, когда у нее был Чэпмен и интересная работа. Нокогда он оставил Мэриан одинокой и беззащитной, для нее это, должно быть, былов сто раз тяжелее, чем если бы такое произошло в большом городе.

— Погоди минутку, — попросил я. — Мне в голову пришликое-какие мысли. Ведь ты должна иметь законные основания для того, чтобывернуться туда. Иначе это будет выглядеть подозрительно.

Она остановила магнитофон.

— Конечно. Но у меня там собственный дом.

Чтобы продать его и сдать мебель на хранение в НовомОрлеане, нужно по меньшей мере две недели. И не забывай: я приеду в Томастонуже после того, как он уедет отдыхать. Так что все это покажется совершенноестественным.

Мэриан, несомненно, была права. Все прилаживалось одно кдругому, как камни в стене инков.

Если смерть сама по себе может быть прекрасной, тозадуманная ею операция была настоящим шедевром.

Мы продолжали работать. Следующая кассета заполниласьподробным рассказом о том, как Чэпмен в последующие пять лет приобрел остальнуючасть своего богатства, а она в период с 1950-го по 1955 год мало-помалувовлекла его в крупные операции по скупке и продаже акций, связанных с такимизначительными фирмами, как «Доу кемикл», «Филлипс петролеум», «Юнайтедэйркрафт» и «Дю Пон».

— Все делалось ради крупных выигрышей, — продолжала Мэриан.— Обычные доходы его не удовлетворяли — после уплаты налогов оставалось слишкоммало. Все эти годы я изучала ценные бумаги, и биржевой рынок стал полем егодеятельности. Хэрриса постоянно сопровождал успех. А прошлым летом, когдапоявились признаки упадка, мы начали переключаться на недвижимость,привилегированные акции, боны. И наличные. Здесь ему ничего не грозит. Никакойопасности, если не считать меня…

Эта кассета кончилась около половины четвертого.

— Прокрути ее еще раз, — велела Мэриан, делая пометки уже кследующей части.

Я прослушал все сначала. Потом она забросала меня вопросамитак, что у меня голова закружилась. Тогда Мэриан поставила одну из кассет сзаписью телефонного разговора между Чэпменом и Крисом Лундгреном. Я слушал иизучал стиль его речи, а она в это время готовила на кухне мартини.

Закурив и отхлебнув глоток из бокала, Мэриан остановилаленту.

— Скажи, что ты заметил?

— По телефону он очень лаконичен, — ответил я. — По крайнеймере, в деловых разговорах. Никаких вопросов о здоровье, о семье собеседника.

Говорит «до свидания» один раз и сразу же вешает трубку.Твое имя произносит, как «Мэрьен», акцентирует первый слог в названии фирмы «ДюПон» и произносит «Дю», как «Дью», — «Дью Пон». В слове «тысяча» проглатываетсредний слог, так что получается «тысча». И вообще сливает слоги во многихсловах — чаще, чем это делают другие люди.

Она одобрительно кивнула:

— Хороший слух. Продолжай в том же духе.

В семь часов вечера мы протрубили отбой, переоделись ипоехали обедать в ресторан. В темном платье она была неотразима — такаявысокая, стройная, ухоженная. Мне было приятно видеть, что мужчины, да иженщины тоже, оборачиваются ей вслед.

Мы заняли место у одного из больших окон, выходящих на заливс его ожерельем из сверкающих огней.

— Рядом с тобой все женщины выглядят как крестьянки, —заметил я.

Мэриан улыбнулась:

— Отрабатывается старый прием, Джерри? Ради чего стараться?

— Нет, я серьезно!

— Ну конечно, дорогой! Таковы все условные рефлексы. — Ичерез какое-то время добавила:

— Нам следует учесть один момент. Голос Лундгрена ты,конечно, узнаешь, но ты никогда не слышал ее голоса.

Я вздохнул:

— Ничего страшного. Пока она не назовет себя, а я не будууверен, то всегда могу сослаться на плохую слышимость и сказать, что плохо разбираю,что она говорит;

По пути домой мы устроили нечто вроде экзамена. Я вышел изтакси возле аптеки, дал ей время доехать до дому и позвонил из телефоннойбудки. Мэриан говорила за Лундгрена.

— Крис!.. Это Чэпмен, — сказал я. Потом спросил, как идутдела на бирже, обсудил с ним один-два пункта и отдал пару распоряжений.

А выйдя из роли, спросил:

— Ну, как твое мнение?

— Хорошо! — признала она. — Очень хорошо!

Я возвращался домой в теплой, пахнущей океаном темноте идумал о ста семидесяти пяти тысячах долларов. Когда, открыв дверь своим ключом,я вошел в квартиру, Мэриан как раз выходила из спальни, уже успев снять платьеи комбинацию, запахивая на себе голубой халат.

Она сосредоточенно поджала губы.

— Может, надо говорить чуть-чуть менее отрывисто, —посоветовала она. — Но это уж очень тонкий штрих…

— Можешь не беспокоиться, — отозвался я. — У меня всеполучится. — Я взял ее за руку, потом крепко обнял и начал целовать с такойстрастью, словно боялся, что завтра утром все женщины будут отправлены надругую планету.

Высвободившись из моих объятий, она пробормотала:

— Но я думала, что мы еще поработаем часик-другой… — И в туже секунду смилостивилась:

— Ну хорошо, пусть будет по-твоему, Джерри…

— Умное начальство, — сказал я, — никогда не забывает означении отдыха для своих служащих.

Если тюлень заартачится, швырните ему еще одну сельдь. — Яначал было говорить что-то очень злое и саркастическое, но оборвал себя наполуслове. Я так сильно хотел обладать этой женщиной, что согласился бы налюбые ее условия…

Позднее мы, разумеется, опять принялись за работу.

* * *

Следующий день повторил предыдущий. Чэпмен, его предприятияи Томастон вливались мне в мозг, пока не стали переливаться через край.

Мы записали две кассеты. Я еще раз их прослушал. А она потомзадавала вопросы. Я прокручивал их снова и снова, и все это время сознавал, чтомое внимание все больше и больше сосредоточивается на ней самой. Вместо тогочтобы собраться с мыслями, я отвлекался, думая о Мэриан. Мне это очень ненравилось, но я ничего не мог поделать.